Вдали, за серебряным снегом, за полянами и избами, златоглавая Москва. Из корпуса она казалась цветной и веселой: среди золотых глав поднимались, извиваясь и кривясь, легкие синие дымы московских печей.

В корпусе было много колонн, комнат, коридоров, лестниц с перилами, украшенными бронзой, но кадеты в нем жили бедно и даже голодали, особенно с утра. Утром давали сбитень – горячую воду с имбирем и патокой; к этому прилагалась небольшая пеклеванная булка.

Кадетов много и охотно секли, приговаривая:

– Реже! Крепче!

Секли по понедельникам. В этот день, после занятий, корпус замолкал. Под барабан по восемь человек в смену водили сечь кадетов, и слышен был из дальнего зала вой, потом перерыв, и под барабан по коридору шагала, равняясь, новая восьмерка.

При сечении иногда присутствовал сам директор, человек чувствительный. Он закрывал глаза то рукой, то чистым носовым платком, а иногда даже плакал, приговаривая:

– Крепче! Реже!..

Ложиться на скамейку лучше самому, и считалось удалью не кричать. Удалью считалось быть отчаянным, хотя за это можно было получить выключку и попасть юнкером на Кавказ.

Вставали рано утром, чистили сапоги ваксой, протирали пуговицы на изношенных мундирах толченым кирпичом.

В классах было холодно, хотя печи топили жарко. Комнаты были так велики, что печи стояли в углах, как наказанные. Зимою пар шел у кадетов изо рта клубами; гвозди на полу были покрыты инеем и льдом.

Раз в неделю, в субботу, в сумерках, при сборе роты читался «Артикул Петра Великого».

«Артикул» – военно-уголовные законы, изданные в 1714 году. Законы эти были любопытны, но читали их быстро, невнятно и без объяснений.

В другие дни «Артикула» не читали, а проходило словесное учение: проверяли знание имен, отчеств членов императорской семьи, командиров корпусов, директоров высших военных учебных заведений – и так до унтер-офицера своей роты включительно.

Слушать это нужно было стоя и не шевелясь, потому что за шевеление во фронте наказывали розгами; иногда наказывали по два раза в день и даже в третий раз, если и после второго раза у кадета был невеселый и неспокойный вид.

Командиры рот отличались больше рассуждениями, чем поступками. Командир первой роты, высокий, сутуловатый, имел привычку стучать металлической табакеркой по головам кадетов. Удары эти он считал не наказанием, а предупреждением. Командир второй роты разговор кончал обыкновенно так: «Пойдем-ка, я тебя немножко посеку!»

Преподавали разнообразные науки, учили «Всемирную историю» и, когда доходили до русской, говорили о том, что Россия страна обширная, что шинель, подбитая холстом, охраняет от жары и холода и что русские отличаются любовью к престолу и религиозностью.

В классах вообще было лучше, чем в строю: можно было сидеть, но учителя имели свои причуды.

Учитель французского языка, обладая мягким характером, ввел, однако, в учение свою собственную систему.

«Чтобы приучить своих учеников различать é, ê и è, он придумал такой способ: когда его питомец вместо é говорил accent grave, то он давал ему „костяшку“ по голове справа налево, громко приговаривая: accent aigu; когда ученик è называл accent aigu, то костяшка с соответствующим возгласом направлялась слева направо, а чтобы было вразумительнее accent circonflexe, то удары делались обеими руками в виде шатра».

Самым мягким был учитель всеми презираемого чистописания.

За неуспешность в науках охотно наказывали голодом – лишали обеда или не давали булки к сбитню.

Булку голодающий мог купить у товарища, но кредит был дорог: за булку, купленную сегодня, надо было завтра отдать две булки. Булками торговали одичалые, оторванные от дома кадеты-костромичи.