– Так что же произошло на Робеспьеровской, Корнелия? – перебила подругу Патришия. Ирвелин ее мысленно поблагодарила, ей тоже не терпелось узнать суть претензии.

– Настоящее преступление! – Морщинистое лицо госпожи Корнелии возымело выражение грозной решимости. – Иду я, значит, со своими кошками, никого не трогаю, ведь мы, кукловоды, с уважением относимся к личному пространству каждого граффа. А вот тот сутулый господин, что выскочил прямо на меня и сбил меня с ног, точно не из кукловодов! И кто он по ипостаси – и так ясно. – Патришия показательно нахмурилась, делая вид, что ушла в глубокие раздумья. – Эфемер, Патришия, кто же еще! Будь они неладны! Выскочил на меня из лавки и деру дал! А до того, что достопочтенная немолодая женщина по его вине лежит на тротуаре, ему и дела нет. Я повредила колено, к его стыду будет сказано! Плюс ко всему…

В этот момент белая шляпка Корнелии съехала со спинки стула и упала на бетонный пол. Ирвелин, искоса заметив падение, инстинктивно наклонилась, схватила шляпку и через проем протянула ее хозяйке:

– Вы обронили.

– Что? А, благодарю. – Госпожа Корнелия рассеянно приняла шляпу и остановила свой взгляд на протянутых руках Ирвелин. – Милочка, какие у вас грациозные кисти. Патришия, ты только взгляни!

– М-м-м? – Ее подруга нехотя обернулась, а Ирвелин так и застыла с протянутыми руками.

– У этой девушки потрясающей красоты руки! – произнесла Корнелия, вынув из своего крохотного розового ридикюля пенсне и приложив его к глазам. – А эти пальцы! Уникальная поэтичность! Будь я иллюзионистом, непременно бы изобразила их на бумаге или на небесном склоне…

– Спасибо, – неуклюже сказала Ирвелин и, когда наконец Корнелия перестала изучать ее пальцы, притянула свои руки к груди.

Патришия с пеной у рта выпалила:

– Что же случилось потом, на Робеспьеровской? Ты не закончила.

Корнелия зачарованно отвела глаза от Ирвелин.

– Верно. – Она убрала пенсне обратно в ридикюль, разместила шляпку у себя на коленях, откуда только что спрыгнул серый кот, и глотнула чаю. – Тот, с позволения сказать, господин, который выскочил на меня, без устали бранился. Право, как жаль, что я не смогла вовремя заткнуть уши!

– Бранился? О чем?

– Всех его слов я не разобрала, к своему счастью. Что-то о срыве какой-то важной сделки. И Белый аурум припомнил, и Мартовский дворец. Как ему не совестно было среди бранных слов упоминать эти священные творения!

Покачав головой, Патришия с заботой погладила плечо Корнелии.

– Как же ты справилась, моя дорогая?

– Не без последствий, разумеется, – с почестью приняв сожаление подруги, сказала госпожа Корнелия. – Мое колено до сих пор поскрипывает.

Больше из разговора двух подруг Ирвелин ничего не запомнила, с этого момента она всеми мыслями ушла в себя. После сентябрьских событий она впервые встретила упоминание о Белом ауруме, и упоминание это было странным. Невероятное совпадение, что произошло оно снова на Робеспьеровской. Но где именно на Робеспьеровской? Улица раскинулась по обе стороны от реки Фессы, ее протяженность не менее десяти километров. Ирвелин снова обратилась в слух, вот только подруги безвозвратно отошли от темы – госпожа Корнелия начала с воодушевлением перечислять имена своих драгоценных кошек, и, судя по надменной улыбке Патришии, та не встретила инициативу подруги с восторгом.

На следующий день настроение Ирвелин не задалось с самого утра. Забежав в одну из лавок на Скользком бульваре, она с грустью осознала, что не может себе позволить большинства пунктов из своего списка. Она прохаживалась по тесному залу, усыпанному всевозможными баночками и бутылями, методично вычеркивала пункт за пунктом и старалась не падать духом. Стиральный порошок – вещь, пожалуй, заменимая, в ее арсенале есть несколько кусков отличного душистого мыла; хлопковые полотенца с именной вышивкой от известной швеи – материализатора – не более чем хвастовство. Вместо нового рюкзака за шестьдесят две реи (с пуговицами из настоящей бирюзы!) Ирвелин взяла моток ниток и пару кусков рогожки и вышла из магазина расстроенной.