В момент, когда Ирвелин начала готовиться к неминуемой глухоте, столицу поглотила тьма. Звук резко исчез, как, в принципе, и все остальное. В кромешной темноте оказались и граффы на балконах дворца, и граффы на площади. Невероятно, но иллюзионисты смогли выключить предзакатный свет, словно комнатную лампочку! Август снова выругался, только теперь, в наступившей тишине, его услышали все.

Долгие минуты граффы вглядывались во мрак. В страхе свалиться вниз Ирвелин вцепилась пальцами в ограду. Она безостановочно моргала, пытаясь уловить хоть какое-то движение. Вскоре тишину прервал новый звук, только теперь он ласкал слух, как травяной эликсир – рану. По дворцовой площади полилось пение тысячи птиц; пение одухотворяло граффов и вселяло надежду на более классическое продолжение шоу.

Спустя дюжину секунд свет вернулся так же резко, как и исчез. Ирвелин зажмурилась и какое-то время была не в силах заставить себя открыть глаза, но после того, как к пению птиц добавилось восторженное «О-о-о», распахнула их. Белая пелена постепенно сменилась на изумительной красоты картину.

В этой картине фонтанная площадь была окружена не каменными домами с паутиной из мостовых, а самыми настоящими водопадами. Могучими, пенящимися, возвышающимися до самых небес. Площадь и сотня граффов на ней остались на своем месте, лишь мир вокруг превратился в нетронутую человеком природу. К пению птиц присоединился гремучий шум падающей воды, создавая завораживающий дуэт.

Водопады, несмотря на внушительные размеры, зрителей шоу не мочили: брызг не было, а сама вода, как только струя касалась земли, исчезала в белой пузырившейся пене. Чистоту иллюзии завершил запах: влажный, свежий, как роса на лугу.

Ни одно слово не могло передать и половины того великолепия, что раскинулось перед Ирвелин. Граффы разразились щедрыми аплодисментами; Ирвелин захлопала так, что спустя несколько хлопков она перестала чувствовать руки. Водопады громыхали и пузырились, а королевство утопало в восторге и благодарности. Зрители на площади пошли в пляс, левитанты возобновили полеты, а штурвалы пустили в безветренное небо воздушных змеев.

Когда иллюзорные водопады стали просвечивать, а пение птиц стихло, балкон, на котором стояли Ирвелин, Филипп и Август, начинал понемногу пустеть. Гости возвращались обратно в галерею.

– Десять из десяти, если бы не вопль в самом начале. А так – уверенная девятка, – вынес вердикт Август.

Потирая набухшие ладони, Ирвелин направилась вслед за Августом, к выходу, у которого уже стоял Филипп. Он придерживал дверь и не выходил, пока внутрь не вошла последняя представительница прекрасного пола. Как только Ирвелин вошла в галерею, то сразу ощутила возникшую перемену. Восторженные отзывы сменились на жужжащие пересуды. В западной части зала, там, где хранились реликвии, образовалось живое столпотворение. Туда-сюда сновали появившиеся будто бы из ниоткуда желтые плащи, на их лицах сквозила паника. Большинство гостей стояли поодаль и наблюдали за происходящим с вежливой растерянностью.

– Это продолжение шоу? – весело спросил Август.

Ирвелин промолчала. Оркестр не играл, музыканты стояли с инструментами в руках и вместе с гостями наблюдали за толпой у экспозиций; все лакеи и официанты куда-то исчезли. Лестницу, ведущую к вестибюлю, перегородили трое стражников в бирюзовых мундирах. Из галереи никого не выпускали.

– Там Мира, – сказал подошедший Филипп, указывая куда-то в толпу. – Давайте подойдем ближе.

Они обошли столики и пару десятков озабоченных граффов.

– Вот вы где! – Из плотной вереницы спин выбежала Мира. Выглядела она обеспокоенной.