– Петер, Света выпасает всех наших академиков и ихних гостей. Проводит банкеты и совещания, вывозит тела, грузит в самолеты. Незаменимый и испытанный сотрудник. Свет, ну что я такого сказал?!

* * *

– Алло, Дима, ну ты где?

– Ползу, Василь Васильевич, уже недалеко. Переехал пути у Халтуринской улицы.

– Ну, я стою на остановке троллейбуса, тут вывеска «Цветы» надо мной.

– Хорошо.

На Преображенке солнечно, ветрено, шумно. Семь с минутами, вечерний пик движения. Холодает. Ночью опять будет мороз. Ветер сильный, порывистый. Розанов повернулся, поднял воротник поношенного кожаного пальто. Перехватив кейс, натянул перчатки. Поправил кепку. Высокий, худощавый, выпрямленный, с благородным носом и лепным подбородком; глаза внимательные, быстрые – любопытная фигура в разночинной пестрой толпе.

Старенькая «девятка Жигулей» неопределенного цвета неожиданно выскочила из-за троллейбуса, посигналила. Розанов быстро прошел, уселся, хлопнув дверью. Дима сразу поехал, маневрируя, стал пробираться в левый ряд в потоке медленно двигающихся машин.

– Быстро ты добрался, – пристегиваясь, заметил Розанов. – Я уже настроился полчаса мерзнуть, – смотри, как забито все!

– Да ничего. Обычное плотное движение. Я сейчас на третьем кольце стоял, там авария.

– Ты был в институте?

– Не успел. У меня же ученики сегодня. Родители еще одни пришли с претензиями.

Дима поморщился, оглянулся на Розанова. Тот смотрел на него спокойно, доброжелательно.

– Парень у них загулял, не ходит. Спрашивают, нельзя ли будет получить обратно деньги, если он провалится на экзамене.

– Нельзя?

– Ну как! Мы же заключили осенью договор, где все прописано, – гарантий не даем, денег не возвращаем. Есть программа, ключевые темы, задачи последних экзаменов. Мы их прорабатываем, но нужно ходить. – Дима говорил медленно, складно и нараспев, понемногу оживлялся. – Странные люди, сначала со всем соглашаются, потом начинают выворачиваться… В прошлом году одни вообще суд затеяли – я Вам рассказывал.

– Ты, вроде, хотел прекращать репетиторство?

– Да, год решил еще поработать. Этим летом заканчиваю, точно. У нас с машинами дела разворачиваются: будем «спутники» устанавливать – уже просто нет времени.

– Ну, видишь ли, люди как люди. Думают одно, поступают по-другому. Преимущество ситуативной этики перед сознательными большими стратегиями. Ты, например, решил мне этот драндулет сосватать, хотя я тебя не просил. Тебе его хранить негде, а продать, наверное, жалко?

Розанов спокойно продолжал смотреть на Диму. Тот вобрал голову в плечи, приоткрыв рот, растерянно заморгал длинными серыми ресницами. Физиономия небритая, курносая, наивная. Розанов сдержал улыбку.

– Извините, Василь Васильевич, я думал… Мария Александровна спросила… Вернее, я рассказал, что покупаю новую машину. Она спросила: «А эту куда?» Я и подумал…

Она, кстати, вполне приличная. Правда, – я Вас не обманываю. Мне за нее три тысячи долларов дают. Вы могли бы спокойно научиться на ней… Я бы сейчас оформил на Вас доверенность, а потом как хотите. Правда, я так думал, без всякой задней мысли… Черт!

Он резко затормозил, чуть не ударил вывернувшую из соседнего ряда машину… Громко просигналил.

– Вот именно, плохо подумал. Смотри, мне сейчас надо отдать статью в сборник, прочитать лекции для аспирантов. Теперь еще, Норвегия. Калмыкия, кстати, от нас никуда не денется. Игорь Николаевич пообещал передать Семенову, он там посидит месяц-другой, а осенью отчитываться нам с тобой придется. Вот скажи, пожалуйста, когда мне учиться вождению? И потом вообще – эти пробки, аварии, поборы на дорогах… Почему ты решил, что мне это все нужно? Я понимаю, что у Марьи Александровны есть мечта, а ты, на правах друга семейства придумал сбагрить этот свой старый самовар, заработав пусть не деньги, но признательность значимых людей. Так, что ли, Дима?