Любо мне слышать слова, звучащие радостью ласки,

Слышать, как стонет она: «Ах, подожди, подожди!»

Любо смотреть в отдающийся взор, ловить, как подруга,

Изнемогая, томясь, шепчет: «Не трогай меня!»…

Ночью мне Ваник рассказал, какова была дива Офелия в любви. Как она глубоко заглатывает, распоряжается зибби и без стеснения направляет его куда нужно, умело подмахивая при этом низом живота. Топурия же отдавала свои дары только под моим напором. И это мне нравилось больше, чем активность предприимчивой Офелии. Ваник поинтересовался, сколькими розами своей новой любовницы я овладел, и, узнав, что одной, подверг меня критике и дал пошлые (но для него нормальные) советы.

– Топурия ещё не готова к этому, дружище.

– Арам, ты глуп. Женщин надо драть много раз за день во все дырки, и они будут от этого крепки женским здоровьем и красотой. И если у женщины, хоть в малости, это не так, то виноват в этом её самец. Эти подруги наверняка нас ещё позовут. Давай поменяемся, и с Офелией ты почувствуешь себя настоящим мужчиной.

Я отвернулся, уходя в мечты. А Ваник занялся рукоблудством под скрип грубо сколоченной кровати. Четырёх сегодняшних изливаний, посвящённых Офелии, ему оказалось недостаточно.

– Ты раб. И не можешь быть по-настоящему мужчиной. Потому, что в нашем случае не женщина принадлежит ему, а наоборот. И даже хуже. Мы это купленная на время игрушка, которую рано или поздно выкинут.

Ваник, увлёкшись своей ночной игрой, уже ничего не слышал. Я нисколько не сомневался, что героиней его грёз под бренчание на трыне была отнюдь не Офелия, а моя Топурия. Ёжась от такого осознания, я попытался уснуть, но это удалось только ближе к утру.

У римских дев в эту ночь тоже было интересно. В роскошном дворце Топурия возлежала на большом ложе, пригубив кубок, наполненный тосканским вином. Здесь же была и её верная подруга Офелия. Они отдыхали после любовной банной встречи. Через открытую дверь на балкон проникали пьянящие ароматы дивного сада, а цикады ткали музыкальный орнамент.

– Топурия, расскажи про любовную силу твоего Арама. Он такой же скромный на любовном ложе? И какой у него пенис?

– Ты легкомысленна и этим прекрасна, Офелия. И похоже, не ведаешь любовных мук и сомнений, а сразу берёшь понравившегося мужчину за член. Тебе не могут отказать. Выпиваешь каждого, как этот кубок, и меняешь на новый. Ты хочешь завладеть и Арамом? Тебе мало любвеобильного Ваника?

– Ваник – не велик трофей. С ним хорошо. У него большой зибби, как они его называют…

Тут она прыснула от смеха. Топурия вслед за ней не удержалась и вино слегка выплеснулось из её кубка, пачкая полупрозрачную накидку и спелые груди под ней.

– Зибби… Хи-хи-хи… зибби… ой не могу…

Как прекрасны смеющиеся девы! Свежесть и красота… Сблизившись, Офелия начала слизывать алое вино, покрывая тело подруги поцелуями, спускаясь до низа живота. Топурия пребывала в неге, но не забывала нить разговора. Между её ног появилось улыбающееся личико плутоватой подруги.

– Так какой у него зибби?

Снова прыснули прелестницы. Язычок Офелии коснулся лона Топурии… Волшебная ночь!

– Я влюбилась в Арама. Не хочу больше встречаться с этим мужланом Ксеном. У него все разговоры только про войну и оружие. С плеча приспускаю тунику, а он не замечает. Вот Араму я больше интересна. Он умный, хоть и раб. И внимательный. Вот было бы наоборот. Арам был бы римлянином, я бы вышла за него замуж… если бы он меня попросил.

– Ну, я вижу, что и с зибби, и с любовной силой у Арама всё хорошо. Но ты же сама сказала, что он раб. Узнай, кто его хозяин, и выкупи его.

– Я не хочу мужа-раба. Пусть остаётся любовником, моим мужчиной. Раб станет моим хозяином, а я стану его рабыней. Мне по нраву такая мистерия, а не жизнь.