Правда, тут его считали героем, хлопали по спине, радостно ржали, вспоминая, как он свалил здоровяка-наемника и едва не подвернулся под кулак расходившегося Мокши.

Краем глаза он успел заметить, как дурочку уводят с поляны под строгим конвоем. Один белобрысый ребенок держится за юбку, другой вскарабкался на закорки. Слева прямая, как жердь, тетка Костылиха, справа незнакомый мужик средних лет, широкий, как сарай, и тоже с ребенком на руках. Видно, тот самый сосед.

На поляне вновь разгорелись костры, бабы достали угощение, из кустов выкатили пузатый бочонок, заходили кружки. Хорт тоже пригубил в надежде, что проклятые ребра и слегка свернутая челюсть будут болеть поменьше. Бражка оказалась не такой уж противной, да и боль отпустила. Можно бы принять и по второй, но он удержался. Никаких своих у него здесь нет. Кругом чужие, и забывать об этом нельзя.

Заиграла сиплая дудка, девки потянулись, завели хоровод. Скоро плясали все, у кого была охота и достаточно трезвая, чтоб управлять веселыми ногами, голова. Обр и пикнуть не успел, как его тоже втащили в круг.

Через час последыш Хорта начал думать, что усольские бабы знали, о чем говорят. Должно быть, он и вправду смазливый. Ни разбойничья рожа, ни волчья повадка, ни распухшая нижняя челюсть здешних девок нисколько не пугали. Обра то и дело выбирали в «Золотых воротах», норовили задеть плечом, прижимались мягким боком. Пересмеивались, поглядывали со значением. Вначале он слегка удивился, но потом решил, что это ему, пожалуй, нравится. Особенно Верка в тонкой рубахе с кружевными прошвами, сквозь которые просвечивали круглые сдобные плечи.

Танцевать Хорт сроду не умел, но послушное тело быстро переняло все, что надо, и скоро он вертел девок не хуже других. Не труднее, чем шестом махать. Правда, каждая опускала глазки и спрашивала, кем ему приходится Нюська. Обра так и подмывало брякнуть: «Женой. Скоро девочка родится, Федей назовем». Но он сдерживался. Выдавать себя из-за таких пустяков было бы глупо. Поэтому всем подряд он нудно твердил одно и то же: «Соседка – с детства знаю – подрядился в город отвезти – унесло в море – едва не потонули». Девки хихикали, делали вид, что не верят.

В конце концов, от всего этого ему стало не по себе. И хихиканье, и томные взгляды, и Верка, вившаяся возле него, как муха у меда, показались чем-то вроде сладковато-липкого, вязкого болота. И приятно вроде, а дух замирает, знаешь ведь, что тонешь.

Хорт не выдержал и сбежал к костру. Здесь, среди пьяных парней, которые, пересмеиваясь, подкалывая друг друга, травили байки, было привычнее, спокойнее. Ну, в точности, как в Укрывище. И разговоры почти те же самые.

Разобрали по статьям девок, потом привязались к младшему Шатуну, поминая какую-то Дуньку Корягу. Тот отбрехивался, краснел и надувался, но, к изумлению Обра, в драку не лез. В Укрывище после таких слов давно бы уже схватились за ножи, а здесь ничего. Никто даже с места не сдвинулся. Никто не мешал глядеть на бледное пламя, тянувшееся к зеленоватому беззвездному небу, слушать вполуха или не слушать вовсе.