Совсем стемнело. Ветер трепал, старался выдрать с корнем кустики козьей ивы, привольно разросшиеся в бойницах угловой башни. Скрипела и грохотала какая-то невидимая доска, которая уже давно собиралась рухнуть, да все не было удобного случая. Дед доковылял до повозки, ласково провел сухой ладонью по полотняному боку, исподлобья оглянулся на Обра.

– Порох или золото?

Обр молча повел плечом. Любопытство в Укрывище тоже не поощрялось.

– Бочки… Порох… Не обманул Семерик.

Дедова лица Обр не видел, но точно знал: жесткий рот разъят в той же кривой ухмылке, с которой глава рода Хортов еще пару лет назад, пока был в силе, выигрывал поединки. Руки в набухших старческих жилах жадно впились в веревки, которыми полотно крепилось к повозке. Порох! Ключ от всех дверей, ключ к свободе и власти. Изгнанные захватчики, освобожденное Усолье. Рыбные промыслы и пашни, рудники и деревни, Соли Большие и Соли Малые. Величие рода Хортов во всем его блеске.

Веревки не поддавались. Дед, кряхтя, согнулся, вытянул из-за голенища нож. Просмоленное полотно затрещало, лопнуло сразу в нескольких местах. В разрывы ринулись сверкающие клинки палашей, ярко-алые даже в темноте камзолы, белые от пудры парики с косицами, начищенные ботфорты.

Деда смяли в один миг, он исчез за солдатскими спинами без крика, сгинул, как и не было. Лишь посох отлетел в сторону, скользнул по сырым камням под ноги Обру. Обр рухнул на землю, уворачиваясь от занесенного над ним палаша[6], перекатом добрался до посоха, схватил обеими руками еще теплую рукоять и снизу вверх всадил заостренный окованный медью наконечник в живот нападавшего. Тот захрипел, стал валиться навзничь, а Обр, выдернув свое оружие, развернулся, привстав на одно колено, и съездил по ногам княжеского солдата, набегавшего сзади. Точнехонько туда, где кончались ботфорты, как раз под коленки. Тот взвыл и тоже повалился. Обр снова перекатился, чудом избежав летящего сверху лезвия, вскочил на ноги, перехватил посох поудобней. Думать он при этом ни о чем не думал. «Меньше думаешь, дольше протянешь», – твердил, бывало, Маркушка, лупя Обра по ногам концом толстого ивового прута и заставляя до одури повторять одни и те же движения.

Дедов посох, приятно тяжелый, вертелся в руках, со свистом рассекал воздух, принимая на себя удары или с маху врезаясь в мягкое. Очередной нападавший, справиться с которым Обр наверняка не успевал, внезапно упал лицом вниз. Из обтянутой красным мундиром спины торчала стрела. Во Хромуша дает. Никогда не мажет.

Однако, что же это выходит? В замке-то, кроме него и Хромуши безногого на воротах, больше никого. Есть пара старух на поварне, да они не в счет. В слегка кружившейся голове Обра, у которого начало сбиваться дыхание, медленно зрела первая законченная мысль. Надо бежать. Куда? Да все туда же, куда он убегал от гнева отца и братьев. Скользкая дыра разрушенного водостока сразу за поварней, верхушка кривой сосны, густой ольшаник, вечно влажное дно оврага. Обр покосился в сторону поварни, и тут слабый свет лунного неба померк, стало темно и больно, посох выпал из ослабевшей руки и брусчатка двора с маху ударила по коленям.

На грудь навалилась такая тяжесть, что остатки воздуха сами собой вырвались из легких. Обр застонал и даже удивился, до чего жалобно вышло. Сверху по-прежнему давило что-то тяжелое. Попробовал освободиться. Для этого требовались руки. Но рук не было. Во всяком случае, он их не чувствовал. Зато голову чувствовал. Еще как. Похоже, Ольгердов Август снова смазал его по башке кистенем. Ну и шуточки у этих Ольгердовичей. Все как один такие же тупые, как их папаша. Наученный горьким опытом, Обр знал, что головой двигать нельзя, будет только хуже. Глаза открывать тоже не стоит. Однако почему так трясет и мотает? И что же все-таки давит на грудь? Вопль «Тпру, стой!» ввинтился в уши, как бурав в сырое дерево. Тряхнуло сильнее. Обр треснулся скулой о твердое, снова застонал и все-таки открыл глаза. Над головой качались косматые сосновые ветви, сверху черные, снизу подсвеченные неверным оранжевым огнем.