Хорт плюнул и, подхватив по дороге нож, потянул ее за собой.

– Ты куда? – пискнула Анна.

– В лес.

В прекрасный вольный лес, который ждал и манил, обещал надежное укрытие, покой и свободу.

– В лес нельзя, – вдруг уперлась Анна, – у них собаки.

– Ха. Собак обмануть ничего не стоит, – просветил ее Обр, – главное – найти текучую воду.

Анна кивнула и покорно побрела за ним, спотыкаясь на каждом шагу. Да, с ней прятаться будет труднее. Намного труднее. Опять же, если от собак бегать.

Тут Оберон остановился как вкопанный. Чего ее искать, воду-то. Вода лежала прямо перед ним. Много воды, способной навсегда отделить его от господина капрала и всех собак на свете. Последний из Хортов круто развернулся и побежал к причалу, волоча за собой девицу. При этом он все время поглядывал в сторону города, но там пока никто не появлялся.

У ближайшего причала качалось на привязи с полдесятка пустых карбасов[14], пара больших шестивесельных, для выходов в открытое море, прочие поменьше, но такие же широкие, прочные, обитые по бортам еловой доской. В одном – какая удача! – лежали весла, валялся небрежно сложенный плащ, на корме – свернутые сети. Как видно, кто-то собирался на ловлю, да отлучился, оставив карбас готовым к отплытию. Обр не стал долго раздумывать, подхватил Анну, сунул в лодку, спрыгнул сам, рубанул ножом по веревке, закрученной вокруг мокрой сваи.

– Ты что! – пискнула Анна. – Это не моя. Моя там!

Обр оглянулся, увидел такой же прибрежный карбас с двумя веслами, но старый, побитый, глубоко осевший в воду.

– А это чья?

– Это Гладыша. Он на ночной лов собрался.

– Ага. Была Гладыша – теперь моя будет, – сообщил Хорт, воткнув нож поглубже в лавку и сноровисто отпихиваясь веслом от причала. Грести он умел. Грести и плавать в Усолье умели все.

Волна была небольшая, ветер дул в корму. Обр налег на весла, поглядывая в сторону берега. Там все еще было пусто и тихо. Лишь в отдалении спокойно шли двое, несли что-то длинное, свернутое. Небось снасть какую-нибудь для ночного лова тащат. Хорт принялся грести быстрее, надеясь уйти подальше, чтоб никто не мог разобрать, чья там лодка бултыхается в море.

– Так нельзя, – жалобно твердила дурочка Нюська.

– Можно, – не согласился Обр, – я точно знаю, сколько раз пробовал.

– Все равно нельзя.

– А так, как эти с тобой поступили, можно?

Нюська стиснула руки, затравленно оглянулась, но причитать перестала.

– Прави́ло бери, – приказал Оберон. Кормовое весло болталось без толку, править приходилось самому, и это уменьшало скорость.

Анна встряхнулась, кивнула, но бросилась почему-то к мачте и принялась умело и быстро отвязывать обернутый вокруг нее парус. Парус хлопнул, развернулся. Девчонка ловко воткнула в отверстие в лавке отогнутую подпору, веревку на свободном треугольном конце зацепила за крюк в полу на корме. Одним движением встряхнула и разгладила в воздухе тяжелую мешковину. Обр только одобрительно присвистнул. Парус поймал ветер, лодка ходко рванулась вперед. Анна уселась на корме, вцепилась в кормовое весло, ногой уперлась в деревянный брусок, приколоченный к днищу, всей грудью навалилась на тяжелую рукоять. Тоже уверенно, будто сто раз это делала. Карбас, качнувшись, повернул, стал уходить от берега. Обр поглядел-поглядел, как Анна сражается с правилом, вытащил весла, девчонку, пошатнувшись с непривычки, снял с кормовой скамьи, усадил у мачты, а правилом занялся сам.

– Все, мы в расчете, – сказал он.

– Как это? – не поняла Нюська.

– Ты мне жизнь спасла. Я – тебе.

Она задумалась.

– Нет. Ты мне еще должен.

– Это почему же.

– Я тебя два раза спасла, а ты меня – только один.