Ответил он очень сумбурно, поскольку совершенно не мог понять того, что с ним происходит, а того, что с ним происходило до его посадки в автобус со спящими пассажирами, он вообще не мог вспомнить. Другими словами, Константин выдал Ольге информацию о происходящих с ним событиях в таком виде и в таком словесном порядке, что выражение её лица стало таким весело-ироничным, как будто она наблюдала за попытками какого-то обезьяньего самца сыграть, например, в шахматы или предложить ей выйти за него замуж.

– Хорошо. Я поняла. Вы пока не можете сообразить, где вы и что с вами происходит. Давайте сделаем так. Сейчас взлетим, и после этого я подойду к вам для продолжения нашего разговора.

Константин нашёл свободное кресло и сел в него, пребывая в растерянности, но очень надеясь на то, что после взлёта стюардесса Ольга объяснит ему всё, что с ним случилось ранее и что происходит сейчас. Однако после взлёта к нему подошла совсем другая женщина.

– Мужчина, это к вам меня направила Ольга? Это вас Константином зовут? – услышав приятный женский голос, наш герой этой истории оторвал свой возбуждённый последними событиями взгляд от иллюминатора, в котором он пытался увидеть что-нибудь ещё, кроме туманной ваты, быстро повернулся к хозяйке приятного голоса и похолодел, увидев её. Перед ним стояла и улыбалась милая женщина среднего возраста. Она была покойной матерью покойного же его одноклассника, который был его школьным другом и стал виновником собственной гибели и смерти своего отца, врезавшись в городской автобус, сидя за рулём недавно купленного его родителями автомобиля. А мать его получила перелом позвоночника и ходить смогла только через год. Она улетела из города в 1995 году рейсом Южно-Сахалинск – Хабаровск – Новосибирск. Но долетела только до Хабаровска. А если точнее, до той горы, которая стоит на расстоянии чуть более двухсот километров от Хабаровска. До той самой, в которую врезался её и других погибших с экипажем пассажиров самолёт. Константин, как ему показалось, несколько часов не мог собраться с мыслями и преодолеть барьер недоумений, чтобы ответить на вопросы, заданные молодой женщиной, и выдать ей свои собственные для выяснения того, что с ними вообще происходит. Но как-то он всё-таки сумел побороть свой ступор и заговорить с ней. И было так…

– Ирина Борисовна! А Вы меня не узнаёте? Я с Максимом дружил. А можете мне объяснить, что происходит? А как я могу вас видеть и разговаривать? Вы же с мужем и сыном в одной могиле лежите. А где все люди? Почему только в этом единственном самолёте все бодры и веселы, и никто не спит? – вопросы Константина сыпались из него практически пулемётной очередью. А Ирина, улыбаясь, спокойно ждала окончания его словесного потока и дождалась.

– Костя, мне сложно было тебя узнать, ты же сейчас старше моего мужа, меня и моего сына. Мужу было 40, мне 39, а сыну 21. А тебе сейчас сколько лет и какой уже год в живом мире?

– Ира! Ох, простите! Ирина Борисовна. Мне 44, а год сейчас – 2017, – выдав ответ, Константин снова надолго замолчал. В силу того, что слова его собеседницы о «живом мире» ввели его в мысленный ступор и он снова запутался в паутине вопросов, которые стали фейерверком его сознания. А уж потом возник такой вот диалог:

– Ирина Борисовна, а как мне можно видеть вас? Ведь вы на кладбище лежите всей семьёй.

– Да?! Моё тело тоже положили к сыну и мужу? Буду знать. Но не меняет дело место тела. Ты сам прекрасно видишь это. Я здесь. По стандартным расчётам живого мира уже двадцать два года до горы летаю и сопровождаю своим объяснением происходящего тех, кто в наш салон заскакивает. Причём не всех тех, кто в состояние клинической смерти попадает, а тех, чьи задачи каким-то образом связаны с нашим рейсом. Но сами задачи я объяснить не могу, поскольку о них ничего не знаю. Но это уже твоё дело.