Подсознательно, Антон отметил презрительно-надменный взгляд своего приятеля, его бледность и холодность, которые могли сравниться разве что с бледностью и холодностью самого покойника. Впрочем последний все более и более приобретал вид живого человеческого существа. На щеках появился красновато-коричневый румянец, на скулах заходили желваки, небольшой шрам над бровью налился кровью. И лишь глаза недоуменно-испуганно бегали по сторонам. Все присутствующие замерли в ожидании чего-то, не веря своим глазам. Перед ними сидел настоящий живой Николай Степанович Вансай.

– Чего это? – переводя взгляд с одного на другого, наконец спросил он.

– Папка! – взвизгнула Светлана и бросилась к отцу, обнимая и одновременно целуя его в лоб. – Живой!

– Чего это? – повторил Степаныч, отстраняясь от дочери. – Эй, парень, – обратился он к Антону. – Поди сюда! Чего сидишь на полу как пришибленный?

Но Антон только плотнее вжался в стену.

Матвей, еще не осознавая до конца что он сделал, двинулся к гробу. Степаныч вздрогнул и повернулся к нему всем корпусом, прикрыв рукой глаза, будто заслоняясь от яркого света и тихо спросил:

– Дочь, кто это?

Светлана, схватила Матвея за руку и счастливо улыбаясь пропела:

– Это мой друг, папа! Знаешь, он.. самый лучший… самый хороший! Он все знает… Все умеет! – и немного кокетливо добавила. – Мы с ним скоро, надеюсь на это, поженимся. – она поймала на себе укоризненный взгляд Матвея и покраснела.

– Нууу, раз так, – серьезно кивнул головой отец. – Будем знакомы. – он протянул Матвею свою мозолистую руку, но тот испуганно отшатнулся, и стремглав выбежал из квартиры, оставив недоумение на лицах отца и дочери.

Быстро сбежав с лестницы, Матвей выскочил во двор. Непрерывный гул витал в воздухе. Несметное количество людей толпилось у подъезда. Зеваки передавали новости друг другу, с опаской поглядывая на окна злополучной квартиры. Увидев Матвея, толпа всколыхнулась и окружила его плотным кольцом. Перед глазами поплыли любопытные, дерзкие испуганные лица, с перекошенными ртами и дикими глазами. Голова закружилась. Стало трудно дышать. Пытаясь прорваться сквозь плотный заслон, Матвей отчаянно заработал локтями, но кольцо наступающих напротив, еще сильнее сдавило его. Собрав в кулак все свое мужество, Матвей предпринял еще одну попытку, но неудачно запнувшись о чью-то ногу упал, больно ударившись о бордюр головой. Над ним тут же склонились десятки любопытных лиц. Кто-то протянул ему руку, но Матвей не успел ее схватить. Задние ряды напирали все сильнее. Послышалась ругань и визг задавленных женщин, яростная брань мужиков. Прижавшись к асфальту, Матвей прикрыл голову руками, пытаясь защититься от грубых мужских сапог, то и дело наступавших на его тело. Он ничего не мог видеть кроме мелькающих перед его глазами ботинок, сапог, туфель, кроссовок, кед… От обуви нестерпимо несло обувным кремом, смазкой и ваксой. Особенно противно пахли грубые мужские кирзовые сапоги, принадлежащие гиганту… Матвей несколько раз пытался подняться на ноги или хотя бы встать на колени, но тут же бывал сбит, вновь и вновь ощущая, как его пронзает боль от пинков и ударов тех, кто был в первых рядах.

Здоровяк, которому принадлежали кирзачи, пахнущие дегтем, яростно пытался удержаться на ногах, размахивал своими кулачищами, молотил ими направо и налево. Матвей понимал, что ему не удастся вывернуться, если мужик не сможет сдержать натиск толпы. На него одного была надежда. Парень призвал всех богов, которых знал, и всех чертей, чтобы ему дали время подняться. Задние ряды все сильнее и сильнее напирали на передние, и чьи-то черные туфли на немыслимо высоких каблуках впились ему в лодыжку и бок. Матвей застонал от нестерпимой боли, и пытаясь высвободиться от острых шпилек, перевернулся на спину. Ему вдруг внезапно захотелось увидеть чистое небо, но перед глазами мельтешила расплывчатая черная масса. В глазах зарябило. Тело не слушалось. Матвей зажмурился и попытался восстановить дыхание. Внезапно им овладела странная апатия.