– Куда ты ходишь, пока Астер на работе? – спросил он.

– Никуда. Я просто выдумываю истории, а потом рассказываю ему. У меня богатое воображение.

– Но откуда у тебя все эти вещи?

– Да они здесь валяются, в этом здании. Они принадлежали когда-то жившим здесь людям, и те их просто бросили.

– Ты слышишь голоса?

– Нет.

– А видишь что-то странное?

– Что именно?

– Что-то, похожее на сон, а не на обычную жизнь. Чего не бывает в реальности. Странное.

– Нет. Разве наша реальность не достаточно странная.

– Скучаешь по маме и брату?

Последовало долгое молчание. Астер смотрел на дочь; та опустила голову и взглянула на свои руки, несомненно, взвешивая в ладонях что-то невидимое – любовь.

– Нет. У меня есть Астер.

Обычная девочка, подытожил врач. Травмирована, как все мы, это да; пытается жить дальше, как умеет.

Направляясь к дому, Астер сложил карту и убрал ее в карман. Потер замерзшие ладони.

У самого их дома, ветхого, разваливающегося на глазах, он оперся о дерево. Эта кора старше меня, подумал он; возможно, это дерево помнит то, что поможет мне преодолеть страх. Помнит прежний мир, предшествующий этому миру.

Он и сам помнил кое-что, кое в чем был уверен: когда-то у него была жена. Был сын. Они приплыли сюда по воде. Теперь остались лишь вода и дочь.

Он поднялся по лестнице – он даже дышал как человек, готовый опустить руки, – и открыл дверь в их квартиру. Там вместо отчаяния увидел дочь; та сидела за кухонным столом с карандашами и рисовала кита. Кита с голубым глазом. Ее волосы были мокрыми.

– Лайсве, почему у тебя мокрые волосы? – сумел выдавить из себя Астер, хотя язык еле ворочался. Он снял пальто и повесил его у двери.

– Я вспотела, – ответила она.

– То есть промокла, – сказал он.

Но он уже знал, что сердиться на Лайсве бессмысленно. После его вспышек она лишь замыкалась в себе на несколько дней, и каждый раз ему приходилось рассказывать обо всем сначала, объясняя, почему она должна быть осторожной, сидеть в четырех стенах и не искать приключений на свою голову.

– Расскажи мне опять ту историю, – просила его дочь, его любовь, его жизнь.

С приходом поздней осени в квартире стало зябко. Дочь уже поставила тушиться овощное рагу – картошка, морковка, лук и вода, да горсть дикорастущих трав, которые она находила в трещинах в асфальте. Он подошел к плите, помешал рагу деревянной ложкой. Оглянулся через плечо. Лайсве вертела в руке что-то маленькое; крошечный секрет. Тогда он понял: она снова уходила, хотя он ей запретил, вернулась и принесла с собой маленький предмет. Такой была его дочь: вместо матери ужин ей готовил отец, пытаясь унять свой страх и гнев; сама она хранила секреты, рисковала и вместо семьи, дома и города жаждала историй.

– Что там у тебя? – спросил он.

– История, – напомнила она и спрятала сокровище под стол. – Расскажи.

– Когда ты была маленькой, ты упала с палубы корабля и превратилась в кита, – ответил он.

На губах Лайсве мелькнула полуулыбка. Она закатила глаза.

– Папа, я не кит.

Но ты упала с палубы корабля и чуть не утонула. И так было не раз.

– Астер, на что это похоже?

– Что?

– Твои припадки. На что они похожи?

Боль пронзила его от лба до центра грудной клетки. Так не должно быть, подумал он. Она не должна жить в таком мире. Я его ненавижу.

– Как будто я лежу на дне океана и не могу подняться, – ответил он. – Вокруг холодно, черным-черно, и я совсем один. Но воображение продолжает рисовать картины.

– Как во сне?

– Вроде того. А потом дно океана становится китом, и кит уносит меня туда… – Он замолчал.

– К Сваёне. На дно океана, туда, где мама.

– Да. – Он посмотрел на стену. – Но ты правда однажды упала с палубы и превратилась в русалку. Иначе откуда у тебя такой хвост?