– Алмын! – повел носом староста. – Никак, горечью пахнуло? Пену, пену снимай! Спишь, что ли?

Мальчишка в длинном сером свитере грубой вязки, строгавший палочку за очагом, вскочил, засуетился вокруг котла. Шум послышался и возле реки, на краю стоянки. Кто-то громко засмеялся, другие кочевники стали что-то вразнобой выкрикивать. Гости тоже отвлеклись от достархана, прислушиваясь и пытаясь понять, что происходит.

Громко скрипнули колеса. Еще раз, уже ближе. Потом еще. Из-за юрты показался старый унылый коняга, натужно волочащий небольшую двухколесную арбу. На ней, привязанная за руки и за ноги к двум торчащим вертикально жердям, возвышалась фигура в замызганном черном чапане и волчьем малахае. Лицо жертвы было туго замотано веревкой от подбородка до бровей, тощие ноги обнажены до колен, выглядывающие из рукавов руки покрыты ссадинами и запекшейся кровью. За возком собрались с полсотни скучающих без дела нукеров. Некоторые просто любопытствовали странному зрелищу, а кое-кто уже кидал в выставленную на осмеяние жертву камни и комья грязи. Удачные попадания – в голову, колено или локоть – вызывали у зрителей восторг и взрывы смеха: жертва от боли забавно дергалась и приплясывала. Хотя лично Олег ничего смешного во всем этом не замечал.

– Здоровья твоим стадам и многих детей, уважаемый, – отделился от толпы толстощекий, но бедно одетый кочевник в сером стеганом халате и овчинной шапке, в простых сыромятных сапогах. Он остановился за очагом, низко поклонился, скинул заплечный мешок и распутал узел. – Наш род сам покарал твоего обидчика, досточтимый посланник. Не держи зла на наше кочевье. Ты знаешь, мы все хотели отпустить тебя и пророчицу. Лишь один из охотников пошел против общей воли…

«Пророчица!» Всего секунду ведун колебался, вспоминая, кто и где наградил Роксалану таким прозвищем, и тут же понял, кто перед ним стоит, что за земли занимает кочевье куницы и какую вину они за собой ощущают. Он даже догадывался, какой подарок доставил ему старейшина с гордым именем Джайло-Манап.

– Вот твой обидчик, посланник. – Мимо костра прокатилась по земле и остановилась на самом краю ковра голова с взлохмаченными волосами и выпученными глазами.

– Миргень-Шагар, – скривился в грустной усмешке ведун. – Значит, я его все-таки не убил…

– Рана была глубокой, но жилы не задеты, уважаемый. Он выжил.

– Забавно… Неуязвимую болотную нежить обломком кости убить легко, а люди выживают.

– Только он хотел твоей смерти и твоих мук, посланник. Род был против и требовал твоего освобождения. Ты ведь помнишь об этом, правда? – с надеждой спросил кочевник.

– Помню… – согласился Олег.

Помнил он, естественно, совсем другое – но зла к несчастному Миргень-Шагару не испытывал. У охотника разорили ловушки, украли добычу – ничего странного, что тому захотелось отомстить. Середин сквитался с ним за свои мучения точным ударом в горло и иной мести не искал. Коли выжил – такова воля богов, оценивших грехи бедолаги на своих весах справедливости. Значит, искупил вину малой платой.

Но обратно голову Миргень-Шагару все равно уже не приклеишь.

– А это кто? – кивнул Середин на повозку.

– Урга… – ответил староста. – Мы привезли ее на твой суд и суд пророчицы.

Джайло-Манап безусловно лгал. Кочевники просто побоялись убивать шаманку, опасаясь гнева духов, и предоставили эту возможность опасным гостям. Коли Олег с Роксаланой ее зарежут – на них и грех, и месть тоже на них обрушится.

– Урга?! – вскинулась девушка. – Урга! Что ты с ней сделал?!

Она вскочила, рванула из ножен меч. Кочевник отпрянул, сунул руку под халат и выхватил кистень на короткой рукояти. Гости Чабыка тоже поднялись, обнажая клинки. Сидеть остался только ведун. Зрелище отрубленной головы как-то лишило его желания заступаться за старосту. А в том, что сумасшедшая девица с мечом, выкованным из плоти заколдованного железного стража гномьих подземелий, легко порубит Джайло-Манапа в капусту, он ничуть не сомневался.