Митя втянул носом отчетливый запах дешевой махорки. Так и сорочка пропахнет! Подхватив саквояж, он выбрался на свежий воздух, чтобы… тут же торопливо метнуться в тень.

– Вы уверены, любезнейший, что вас послали за нами?

Путеец обнаружился на немощеной площади по другую сторону станции. Ни единого фонаря, кроме слабо мерцающего над входом, не было, и коляска, возле которой переминались путеец с сынком, терялась во мраке. Лишь слышно было, как фыркает лошадь да негромко басит кучер:

– Не извольте сумлеваться, ваш-высокоблаародие! Я вас сразу признал – и вас, и сынка вашего, все как велено.

Митя поморщился: это его отец – высокоблагородие, а инженер – всего лишь титулярный, должен простым благородием обходиться. Но обслуга всегда льстит в надежде получить на чай.

– Видишь, твоего отца все же ценят в конторе! Не иначе как сообразили, что на перекладных мы нескоро доберемся. – Путеец забросил саквояж в коляску. – Гриша, зови наших попутчиков, и поедем.

– Не говорили-то, что еще ездоки будут! – неожиданно вмешался кучер.

– Не волнуйтесь, любезный, как-нибудь поместимся, – холодно оборвал его путеец. – Поторопись, Гриша!

Тот нехотя поплелся к вокзалу – совсем как только что Митя. Хотя нет, вовсе не похоже – ни осанки, ни умения держать себя. Но в одном они с Гришей сходятся – ехать вместе не хотелось. Трястись по степи, ловя на себе Гришины мрачные взгляды? Увольте.

Не слишком задумываясь, как они станут выбираться с полустанка, – придумается что-нибудь! – Митя отступил глубже в тень. Гриша прошаркал совсем рядом. В окно станции было видно, как он оглядел помещение, выглянул на перрон, сунулся с вопросом к спящей у самовара девахе – та что-то сонно пробормотала в ответ и снова ткнулась носом в стойку.

Гриша почти бегом кинулся обратно.

– Говорят, уехали! – Гриша снова пронесся мимо прячущегося Мити.

– Как же так! – растерялся путеец. – Я ж им обещал!

– Так они сами справились! Может, удачная оказия подвернулась.

– Ваш-высокоблаародие, лошадка уж застоялась, с утра вас дожидаемся, – вмешался враз повеселевший кучер. – Еще кого взять – тяжеленько ей будет, не молоденькая она у меня.

– Ну коли так… А, поехали!

Путеец заскочил в коляску, следом полез Гриша.

Кучер щелкнул кнутом, лошадь дернула – и, описав круг по площади, коляска скрылась в одном из проулков.

– Митя, где ты? – позвал встревоженный голос, и отец выскочил на ступеньки.

– Здесь! – Митя выступил из тьмы.

– Зачем ты тут… А, неважно! Нам бы Александра Васильевича с сыном найти…

– Они уехали, – радостно сообщил Митя, на всякий случай прислушиваясь, не доносится ли еще из проулка цокот копыт. – Я видел… из окна видел: сели в коляску и укатили. Даже не оглянулись!

– Обещались помочь… – неприязненно пробормотал отец. – Впрочем, Бог с ними. Все едино взять с собой мы бы их не смогли. Идем со мной, Митя, скорее!

Заинтригованный Митя невольно сделал шаг следом за отцом, а когда опомнился, изображать гордую неприступность было уже поздно, приходилось спешить за мелькающей во мраке отцовской спиной. Они снова выскочили на перрон, торопливо проследовали мимо состава к багажному вагону, у которого нынче было светло и людно – изнутри при свете фонарей выгружали ящики.

– Вот эти два! – скомандовал отец, указывая на два совершенно одинаковых ящика. – Остальное, как договаривались, поместить на хранение. Под вашу ответственность! – бросил он переминающемуся рядом жандарму. Звякнули деньги.

– Не хвылюйтесь, ваше высокоблаародие, все будет навить краще, ниж треба! – крепкий мужичок поддел ломиком упаковочные доски.