– Бе, – буркнул в ответ дядя. – Бараны вы, молодые, – рога выставили, кровь мозги туманит… соображать не желаете. Да ты сел бы! Поговорим… раз уж намеков не понимаешь. Константин Николаевич, батюшка нашего августейшего воришки и брат покойного императора, генерал-адмирал нашего флота, а также почетный покровитель и этого клуба, – он широким жестом обмахнул кабинет, – и твоего Речного, как ты знаешь… должен знать, учителя у тебя неплохие… является еще и одним из творцов реформ покойного императора Александра Николаевича. Включая освобождение крестьян из власти помещиков и иные прочие… – Дядя на миг замолчал, как замолкали все, вспоминая страшную гибель государя. Убийства императоров случались: Петра III, например, или Павла. Но то были чинные убийства, совершенные лучшими людьми империи ради блага державы. Совершались они тоже чинно, кулуарно даже, не вынося разброд в Великой Семье на суд публики: всегда была возможность сказать, будто император умер от удара, не уточняя, что то был вовсе не апоплексический удар, а удар табакеркой в висок. Но император, убитый своими подданными, – это не укладывалось в голове! Чтоб на Кровного Потомка Даждьбожьего вели охоту, то стреляя, то подкладывая бомбы в Зимний дворец, и наконец взорвали на глазах у запрудившей набережную Екатерининского канала толпы… Да кто они такие, чтоб себе подобное позволять?
– Государь наш нынешний, Александр Александрович из рода Даждьбожичей как по государственным, так и, – дядя досадливо пригладил ус, – скажем откровенно, личным разногласиям с покойным батюшкой реформы не жалует и желал бы если не вовсе обратить их вспять, что уже невозможно, то хотя бы ослабить.
– Но… это же хорошо? – несмело спросил Митя. – Все говорят, что реформы ограбили лучших людей, отняли естественные права дворянства и подорвали опору трона.
– Это каких лучших? Тех, что получили компенсацию за своих людей и земли и растратили на гулянки? Оказалось, что подпирать трон они никак не способны без крепостного дядьки, который подает морс, и выпоротого для вящего вразумления казачка, чешущего пятки? Ну и без крестьян, работающих от зари до зари, не получая за то и полушки, ибо все они – лишь собственность своего господина? – Князь Белозерский уставился на племянника насмешливым взглядом. – Ты еще вспомни, что говорят эти самые лучшие люди про безродных parvenu[8], кои лезут даже на государеву службу, тесня в чинах истинно благородных людей.
Митя надулся. Подслушивать нехорошо, а напоминать про отцовское природное плебейство и вовсе неблагородно!
– Думаешь, мы не пытались скрыть происшедшее? Вот эти самые благородные люди и разнесли – и с той же самой целью: чтоб у «партии Мраморного дворца» не осталось и шанса удержаться при власти.
– Но… – Митя только сейчас сообразил. – Дядюшка! Ты же сам… из «партии Мраморного дворца»? Ты же с Константин Николаевичем… в лучших друзьях! Соратниках!
А он еще пенял на дядюшку, что не представил Константину Николаевичу! Выходит, и хорошо, раз тот у государя в опале?
– Что же теперь будет? – шепотом спросил он.
Дядя в ответ криво усмехнулся.
– Флот возглавит Алексей Александрович. «Семь Пудов Августейшего Мяса» интересуется лишь изысканными красавицами и еще более изысканным столом. Его понимание флотского дела закончилось на парусных судах, а значит, скоро флот наш, и без того не лучший, вовсе превратится неведомо во что. Воля ваша, господа, – вдруг задумчиво произнес он, явно говоря не с Митей, а с кем-то, присутствующим лишь в его мыслях. – Великий князь в воришках – лишь примета происходящего. Что-то неладно с Великой Семьей.