И что же я сделал, закончив пробежку? Вернулся на стоянку, сел в машину, поехал домой и завалился спать. Сейчас почти три, и часа через два придет мама. Я собираюсь сходить за продуктами, потому что сегодня буду готовить ужин. Придется сообщить ей о моем решении бросить школу. Понимаю, она не обрадуется, узнав, что я буду проходить тестирование и не получу традиционный аттестат. Поэтому в список продуктов я вношу печенье. Женщины ведь любят сладкое, верно?
Просто не верится, что я больше не вернусь в школу. Даже не думал, что до этого дойдет. В этом и твоя вина тоже.
Х.
Глава 7
– Это все на сегодня? – спрашивает кассир.
Я мысленно перебираю пункты моего списка, в конце которого значится печенье.
– Ага. – Я вынимаю из кармана бумажник с чувством облегчения, что не встретил никого из знакомых.
– Привет, Холдер.
Опаньки!
Подняв глаза, вижу, что кассирша из соседнего ряда пристально меня разглядывает. Кто бы ни была эта девушка, выражение ее лица взывает к вниманию. Мне становится как-то неудобно за нее, в особенности когда я слышу этот пронзительный голос. Почему-то некоторые девицы считают, что подражать детской речи – это сексуально. Бросаю взгляд на ее именной беджик, потому что не могу вспомнить, кто она такая.
– Привет… Шейла. – Я быстро киваю, потом вновь поворачиваюсь к своему кассиру в надежде, что мой сдержанный ответ несколько охладит девицу.
– Шейна! – выпаливает она.
Да ну!
Вновь смотрю на ее беджик, раздосадованный тем, что даю ей повод продолжать разговор. Однако там ясно написано «Шейла». Сдерживая смех, проникаюсь к ней еще большим сочувствием.
– Извини. Ты ведь знаешь, что на твоем беджике написано «Шейла»?
Она сразу же поворачивает к себе беджик и хмурится. Может быть, она смутилась и больше не посмотрит на меня? Но нет, ее это нисколько не тревожит.
– Когда ты вернулся?
Понятия не имею, кто эта цыпочка, но она откуда-то меня знает. И не просто знает, а в курсе, что мне пришлось уехать, чтобы потом вернуться. Вздыхаю: похоже, склонность людей к сплетням была мною трагически недооценена.
– На прошлой неделе, – говорю я, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.
– А тебе разрешат вернуться в школу?
Что значит «разрешат»? С каких это пор мне не разрешают ходить в школу? Это, должно быть, очередной слушок.
– Это не важно. Я не вернусь.
Я пока не решил, буду ли записываться в школу завтра, поскольку сегодня мне это сделать не удалось. Это зависит от моего предстоящего разговора с матерью, но, пожалуй, легче дать людям то, чего они хотят, и пусть продолжают сплетничать. Кроме того, если я стану отрицать все, что говорили обо мне за прошедший год, народ останется без развлечений.
– Ты все испортил, парень, – скороговоркой произносит мой кассир, беря у меня платежную карту. – Мы побились об заклад, как скоро до нее дойдет, что на ее беджике неправильно написано имя. Она носит его уже два месяца, и я поспорил на три. Ты мне должен двадцать баксов моего проигрыша.
Я смеюсь. Он отдает мне карту, и я кладу ее в бумажник.
– Моя вина. – Я вытаскиваю двадцатидолларовую купюру и протягиваю ему. – Возьми, ведь я уверен, что ты выиграл бы.
Он качает головой, отказываясь взять двадцатку.
Я засовываю деньги обратно в бумажник и вдруг замечаю кого-то в очереди к соседней кассе. Эта девушка повернулась и пялится на меня, стараясь привлечь мое внимание так же, как только что Шейна… или Шейла. О господи, только бы и эта телка не заговорила со мной таким же детским голоском!
Бросаю на нее быстрый взгляд. На самом деле мне не хотелось смотреть туда, но, когда человек вот так пялится на тебя, трудно удержаться и не ответить. Но, встретившись с ней глазами, я цепенею.