«Неотмщенные души не находят приюта». Он с усмешкой покачал головой.

Чай был превосходный. Цыбин уже отлично себя чувствовал.

– Лена! Сделай громче, – один из игроков оторвался от стола. – Это про убийство в моем доме.

«Как мы уже сообщали, – камера фиксировала набережную и знакомый дом, – в ночь с шестнадцатого на семнадцатое ноября в квартире восемь дома пятнадцать по набережной Фонтанки неизвестные преступники убили известного петербургского коллекционера Олега Петровича Каретникова и четверых его гостей, одним из которых был заместитель начальника департамента таможенной службы Латвии господин Герберт Озолс».

Крупным планом «цель» в парадном мундире. «Господин Озолс прибыл в Санкт-Петербург…» Цыбин закурил и откинулся на спинку стула. Важнейшее дело, намеченное на сегодня, было сделано. Теперь можно было отдохнуть. Даже нужно было. Он зевнул. Сначала неплохо бы выспаться.

«…комментирует начальник двадцать второго отдела УУР Сергей Сергеевич Матросов».

Цыбин вышел из-за столика и подошел к окну. Красный, блестящий под водяными струями трамвай застрял на повороте. Пассажиры вылезали из вагонов и брели по лужам к тротуару, закрываясь от мокрого ветра зонтиками и нервно переругиваясь с водителями попавших в «пробку» машин. Небо было блекло-серым, без единого просвета. От него веяло мутной тоской и безысходностью.

Он вдруг понял, что пора останавливаться. Денег было уже достаточно. Годы под дождем шли и шли. На солнце могло не остаться времени.

«… не следует путать трагический налет на квартиру коллекционера антиквариата с заказным убийством чиновника из Латвии. Специальной группой по раскрытию заказных убийств уже разрабатываются лица, возможно, причастные к…»

Цыбин улыбнулся: «В конце концов вовремя уйти – мудрость».

Машину пришлось ловить долго. Обрызганному с головы до ног грязью из-под колес, ему в итоге удалось остановить такси.

– Волковская набережная.

– Садитесь.

Щелканье счетчика убаюкивало. Капли воды маршировали по крыше. В глазах закружились разноцветные круги. Возникло ощущение полета.

…Густая белая метель медленно…

Он встряхнул головой:

– Где мы?

– На Лиговке.

– Развернитесь, пожалуйста. Мне нужно на Большеохтинское кладбище.

Он лежал в тишине пустой квартиры, нарушаемой только шумом дождя за окном. С ночи этот звук не изменился ни на йоту. Было в нем что-то всепоглощающее и бесконечно-постоянное. Казалось, что он никогда не кончится.

Утром, когда Оля разбудила его на работу, Антон позвонил дежурному и попросил передать Вышегородскому, что берет предложенный вчера отгул. Сейчас было около одиннадцати. Оля, отведя Пашу в садик, уехала в университет. Она заканчивала филфак и сдавала какие-то переводы. На столе остался накрытый завтрак и маленькая записочка со словом «целую». Есть Антону не хотелось. Он медленно прожевал кусок пирога, запил молоком и пошел одеваться. Надев куртку, посмотрел на себя в зеркало, снял ее и, пройдя в ванную, тщательно побрился.

Ветер и дождь гнали людей бегом по тротуарам к автобусной остановке. Прямо за домом начинался пустырь. Это была граница города. Открытые пространства позволяли ветру делать, что он хочет. Несколько старушек, навьюченных пакетами и авоськами, отчаянно сопротивляясь ему, брели с осторожностью альпинистов по грязной тропинке, ведущей от универсама. Возле сваленных бетонных блоков копошились в луже мальчишки в школьной форме.

Антон ненавидел новостройки. Они всегда нагоняли на него тоску. Переехав сюда после свадьбы из своей комнаты, снимаемой им напротив Никольского собора, он долго не мог привыкнуть к тому, что до центра добираться больше часа, и путался в домах. Для него оставалось загадкой, как работают опера в новых районах, где по номеру дома трудно представить его внешне и все лестницы и квартиры типовые. Отказываться, конечно, от такого сказочного подарка (родители Оли забрали к себе бабушку, освободив жилплощадь) было глупо. Тем более что сам предложить что-нибудь своей юной жене он не мог.