– Я пришла, чтобы поговорить с беременной женой господина Кая, – Юн знала, что Мэйши нравятся люди, которые сразу переходят к делу, а не ходят вокруг да около.

– И зачем? – спросила Мэйши, усевшись в конце длинного стола, где пересчитала стопку серебряных долларов[5] и записала сумму в блокнот.

– Можно начистоту? – спросила Юн. Она прислонила винтовку к стене и пододвинула к себе табуретку.

– Надеюсь.

– Ты считаешь, мы поступаем правильно, наказывая ее таким образом? Она не могла быть соучастницей преступлений господина Кая. Она просто оказалась не в том месте не в то время. И мне жалко ее нерожденного ребенка.

Мэйши отложила ручку.

– Наверное, ты права. Я тоже считаю, что девушка не заслуживает такой доли. Но, если подумать, в мире полно других людей, страдающих больше, чем она, и притом тоже без всякой вины. Тебе это известно лучше, чем кому-либо другому. У нас есть принципы, которым мы следуем. Возможно, они не во всем идеальны, но если мы их станем менять на ходу, то потеряем все, за что боремся. Неужто судьба какой-то третьей жены богатого помещика стоит того, чтобы ради нее поставить на карту благосостояние всего народа?

Юн хмыкнула.

– Я могу хотя бы с ней повидаться? Мне от этого полегчает.

Мэйши склонила голову набок, уставившись на Юн так, словно видела ее впервые.

– Что на тебя нашло? – спросила она. – Я не узнаю героя Цзи-ани. Где та девушка, которая словно тигрица в одиночку преградила путь отряду гоминьдановцев и спасла жизни пяти товарищей-разведчиков?

Юн вытерла нос большим пальцем и отвернулась.

– Так ты отведешь меня к ней или нет? – глухо спросила она.

Мэйши улыбнулась.

– Отведу, само собой, коли ты настаиваешь. Но только скажи мне честно, зачем тебе видеться с ней?

– Ты поднимешь меня на смех.

– Теперь я точно от тебя не отстану.

Юн пробормотала, что хотела бы поговорить с Мэйши в каком-нибудь укромном месте, а не в управе с замазанными смолой окнами, но потом сама же досадливо махнула рукой:

– Да пошло все к черту. Ты все равно рано или поздно обо всем узнаешь. Вообще-то я сама еще не уверена… Но… – девушка сделала глубокий вдох, – возможно, я беременна.

Мэйши сунула ручку в завязанные узлом волосы и заключила Юн в объятия.

– Поздравляю! И с чего ты взяла, что я стану над тобой смеяться?

– Не знаю, – чуть растерянно ответила Юн. С началом отступления Пин взял за манеру в шутку называть Юн «товарищем Мулань». Прозвище пришлось Юн по вкусу, и сейчас ей захотелось рассказать подруге, что собиралась заводить ребенка только после окончательной победы над гоминьдановцами. – У меня такое странное ощущение, словно мое тело мне уже не принадлежит… – пожаловалась Юн. – Мне так хочется, чтобы – раз! – и все стало как прежде.

– Я знаю, каково тебе. Поначалу, когда я вынашивала сына, чувствовала то же самое. – Мэйши взяла со стола курящуюся паром кружку чая и сделала глоток. – Но ты уж мне поверь, стоит тебе взять своего ребенка на руки, и ощущения тут же изменятся. Когда я родилась, моему отцу уже было сорок. Он мне говорил, что жалеет лишь, что я не родилась раньше – тогда бы мы провели больше времени вместе.

– Славно сказано, – кивнула Юн, хотя ей от слов подруги ни капельки не стало легче. Воображение услужливо нарисовало ей, как родной отец-рикша продувает ее в кости в игорном доме господина Чжу, а за ней и повозку, с помощью которой он на протяжении десяти лет зарабатывал себе на жизнь.

– И кто же счастливый отец? – спросила Мэйши. – Тот самый Ло, о котором ты мне рассказывала?

Юн долго молчала, уставившись в замазанной смолой окно. Оно было приоткрыто, и сквозь щель девушка увидела гнездо. В него спикировал воробушек, державший в клюве червяка для птенчика.