Однажды один светло-русый, с пытливыми круглыми серыми глазами по прозвищу Лежек, когда Маркунин играл в карты с его отцом Михаилом, присел возле него на корточки и заговорил, нагло усмехаясь, как будто дружку своему:

– А что, Маркуня, правду болтают, был ты якобы кладоискателем, что нашёл немало бесценных сокровищ, которые тянут на тысячи баксов?

– Интересно, кто тебе такую басню наплёл? – удивлённо заметил Маркунин, а сам настороженно взирал на юнца. – Ничего этого в те годы не могло быть… – буркнул он, глядя на Михаила, может, сынку подбросил идейку?

– Но что-то ведь было, клады искал?

– Какие клады, раскопки, черепки от горшков, древние постройки, посуда, украшения, которые сдавали строго по описи…

– А не финти, Маркуша, ты и машину не купил, боялся, что спросят за какие шиши, ведь так? – посерьёзнел Лежек. – Монетки, золотые, серебряные в свою кубышку упрятал?..

– Что ты пристал к нему, вали отсюда! – возмутился отец Лежека, который знал, чем сын занимался, но держал это при себе.

– Да я пошутил, батя, кончай залупаться, а то въеду между глаз, – и он было замахнулся почти всерьёз на отца, который вскочил с табурета, и стал резко выталкивать сына, подняв крик.

Лежек, издав вызывающе грубый смех, исчез. Маркунин почувствовал нарастающее беспокойство: кто распускал нелепые слухи о его романтическом прошлом, полном соблазнов? По реакции Михаила он смекнул, что это был другой.

В тот вечер с Михаилом они хорошо надрались. Утыкин работал у заезжего фермера, разводившего свиней. О Лежеке они больше не говорили, но Маркунин знал, что сын Михаила водится с крутыми ребятами. После того случая Лежек как-то проходил мимо Маркунина и с вызывающе наглой улыбочкой насвистывал блатной мотивчик. Но больше он с ним не заговорил…

Виноградники были поделены между бывшими полевыми бригадами, члены которых имели свои делянки. Вот и его, Маркунина, отец возглавлял кооператив, а мать была у него в помощницах. Имели личный трактор с тележкой, склады. Некогда мощное хозяйство превратилось в частную лавочку. Однако ворованное вино как раньше продавали на дому, так продолжали и сейчас. Винзавод разделить нельзя, но каждый чувствовал себя там хозяином, являясь акционером. Но почему так происходило, что вино воровали у себя же, Маркунин понять не мог. И больше в это не вникал…

Маркунин надумал-таки уехать к Вере Акулиной, которая, говорили ему, впрочем, уже давненько, что родила сына. Отец отвёз Юрия на вокзал на своих старых, хорошо сохранившихся «Жигулях».

– А ничего ещё бегает твой козлик! – снисходительно воскликнул Маркунин. – Это же, сколько ему летков?

– Много, чего считать, ты бы свои годы сосчитал и понял бы, что уже давно не мальчик! – сердито произнёс Маркунин-старший.

Но сын только обнял отца, похлопал по спине одобрительно и пошёл к поезду, следовавшему в соседнюю область и далее… Лежал на верхней полке и думал, как встретит его Вера. И только сейчас пришла мысль: почему он думает, что она живёт одна? Возможно, у неё семья и куча детей. Собственно, к ней он ехал не за тем, чтобы исправить ошибку молодости, просто хотел как бы вернуться в молодость и совесть очистить. И, конечно, повидать сына…

До села от райцентра Маркунин ехал в рейсовом автобусе, ведь село было большое, старое. Дом у Веры остался тот же, кирпичный, высоко поднятый на фундаменте. Не изменилось почти и село. Правда, некоторые дома являли заброшенный, нежилой вид. И будто с молчаливым укором говорили: «Такие же, как ты уехали, а старые хозяева ушли в мир иной».

Веры дома не оказалось, одна старуха-мать копошилась на дворе. Он не узнал её, и она его, отрекомендовался просто знакомым давним.