Немного понаблюдав и поразмыслив, она решила стать хирургом. В хирургии всё было с точностью наоборот. Понятные болезни, обоснованное лечение, очевидные результаты. Казалось бы, то что надо. К концу института она успешно проводила самостоятельно небольшие и средние операции и много ассистировала. Но в хирургии ей вскоре стало скучно. Здесь не было тайны, искусства; было чистое ремесло.

И тут её осенило – реаниматология, наука об оживлении, только недавно официально признанная самостоятельной специальностью, бурно развивающаяся, полная тайн и загадок, балансирующая на грани жизни и смерти, объединившая в себе все теоретические и клинические дисциплины, требующая обширных знаний, умелых рук, пронзительной интуиции. Реаниматологию – не ремесло, но искусство – выбрала Милочка своей профессией.

За время учебы и практики Милочка побывала во многих отделениях реанимации. Все они походили друг на друга чистотой, тишиной, обособленностью. Единственное что отличало Милочкино отделение от множества ему подобных – ординаторская, помещение, где врачи могут писать, читать, есть, смотреть телевизор или спать. Это была неожиданно большая комната. Стена, выходящая в коридор, была составлена из огромных листов толстого зеленоватого цвета стекла, на этой стене располагалась обычная фанерная дверь. На противоположной стене находилось большое окно из обычного прозрачного стекла, смотрящее во двор больницы. Там, где заканчивалось окно, начиналась «комната в комнате», похожее на кладовую тесное и тёмное помещение. Параллельно друг другу вдоль стен в этой комнате стояли две низкие деревянные кровати. «Кладовая» служила раздевалкой и местом для отдыха для врачей, находившимся на дежурстве. На одной из её стен висело большое, в полный рост, зеркало, от которого было мало толка, так как в «кладовой» не было ни ламп, ни окон: переодевались в полутьме.

В центре самой ординаторской стояли четыре массивных деревянных письменных стола. Столы соприкасались друг с другом своими боковыми поверхностями, образуя ромб посередине. Внутри этого ромба помещалась большая кадка, в которой росло дерево лимона. Несмотря на то, а может, благодаря тому, что в кадку с лимоном доктора в огромных количествах стряхивали пепел с сигарет и сливали остатки чая, дерево чувствовало себя прекрасно, достигнув двух метров в вышину и полутора метров в ширину. Его ствол был более чем приличного размера для комнатного растения, темно-зелёные толстые листья никогда заметно не редели. Попить чайку, поболтать и покурить под деревом собирались доктора со всей больницы.

Курить в помещениях больницы было запрещено, и заведующий отделением периодически приказывал выставить кадку с лимоном в коридор, будто дерево было виновато в повальном увлечении докторов курением вопреки запретам и здравому смыслу. Каждый раз когда его выносили из ординаторской, дерево начинало сохнуть и чахнуть, и его возвращали назад. Также в отделении была самая большая библиотека медицинской литературы в больнице. Доктора приносили свои книги, ставили их на открытые полки книжного шкафа. Редко какая книга возвращалась обратно к себе домой, некоторые стояли здесь десятилетиями и уже представляли библиографическую ценность. Рядом со шкафом на отдельном столе располагался телевизор. Его включали вечером, как только заведующий, отработав, уходил домой, и выключали утром, при появлении заведующего на пороге. Ординаторская отделения реанимации негласно относилась к немногочисленным достопримечательностям больницы. Кроме лимона в кадке, библиотеки и телевизора, достопримечательностью больницы были доктора, работающие в этом отделении. Мало того, что они были самыми эрудированными, самыми решительными, смелыми и умелыми, почти каждый обладал каким-либо талантом, по большей части эксцентричным.