Дальше жила как зверь, на инстинктах. Кормила грудью, гуляла, укладывала спать. Постоянно плакала, казалось, что умерла. Ничего не чувствовала, все забывала. На людях теряла дар речи. Пришла на собеседование и села на стул. Директор задала вопрос. Я смотрела на нее и молчала. Зная ответы, не могла их произнести. Мудрая женщина отнеслась с пониманием, даже трепетно. Она еще что-то спросила. Спокойно, бережно. Я молчала. Было очень стыдно, я ощущала, как стыд отпечатался на глазах, и от этого сделалось еще стыднее. Меня словно парализовало, потому что можно было встать и уйти, но я не могла встать. Сидела и смотрела, как мне задают вопросы. Это продолжалось минут десять, в конце концов руководитель сказала: «Можете идти». Слова прозвучали как разрешение на снятие паралича. Я встала и ушла. Дома мама спросила, почему я молчала. Она сказала, что, если бы я хоть что-то произнесла, хотя бы свое имя, она сразу приняла бы меня на работу, потому что у меня такое прекрасное лицо, что каждый кто смотрит на него отдыхает. Вместо ответа я молчала. Мечтала снова стать живой, как раньше. Хотела что-то почувствовать. И почувствовала, через три года, случайно оказавшись с парнем в темной комнате. Это «что-то», пришедшее на жалкие несколько минут чувство жизни, лишило меня покоя.

Продолжаю культурную программу. Фестиваль французского джаза в «Апельсине». Про джаз говорить не хочется, потому что звук дерьмовый, да и губную гармошку, которой было много до безумия, я просто не люблю. Джаз для меня – это что-то камерное и чистое, а здесь грязь и отдельные любители джаза неприятно удивляют. Точнее, опровергают мою гипотезу насчет мужчин. Ну, видимо, чтобы я их не слишком идеализировала. Сидят двое мужчин, таких с виду интеллигентных, в галстуках, с портфелями и в очках. Они даже не особо вписываются в атмосферу клуба. Народу тьма. Один из интеллигентов отлучается к бару. И за это время его место занимает какая-то женщина. И что вы думаете, сделал наш джентльмен, когда вернулся? Правильно! Попросил женщину встать. Премилое зрелище!

А не почитать ли мне Шницлера? Даже обидно за него стало после театра «Эрмитаж». Чтобы реабилитировать автора смотрю «С широко закрытыми глазами». Фильм хороший, но Круз не тянет. Читаю «Траум новелле». Скупаю собрание сочинений Ницше и Бодлера. Я Скорпион – непреодолимое желание перемен. Меня нельзя загнать в рамки заранее продуманного течения жизни. Ненавижу банальность и предсказуемость. Это скучно, хочется уйти или просто заснуть.

Во сне еду в автобусе. Безумно красивый азиат соблазняет меня. Я чувствую его прикосновения, одежда пропадает, и я лежу у его ног голая. Он лезет в карман за оружием. Хочет меня убить, но мне не страшно. Достает малюсенький пистолет, но я его отбираю. Тогда он вынимает огромный кинжал, но он снова у меня. «Не выйдет», – думаю я, беру его под руку, и мы идем вперед. Мне хорошо, потому что сны, приснившиеся одиннадцатого числа, сбываются в течение одиннадцати дней и ведут к радости.

Это мой первый московский сон. Раньше мне никогда ничего не снилось, а здесь посещали ужасы. Змеи, голоса, холодные прикосновения. Именно тогда я стала осознавать себя во сне, ничего более жуткого и представить не могу. Лежа в своей теплой подвесной постели, вижу, как из пространства комнаты ко мне тянутся руки. Много, три или четыре пары. Они хватают меня. Я чувствую на своей коже их ледяные прикосновения и щипки. Я отбиваюсь, но никак не могу отбиться. Сон повторился три раза с перерывом в несколько дней и через неделю сбылся.

Я, как обычно, слонялась по Тверской, от кафе к бару, от магазина к магазину. Домой возвращалась не поздно, в районе одиннадцати. Поднялась из метро, на Академической еще светло, людно. Лето, теплота, в животе булькают пузырьки шампанского. И вдруг с улицы Ульянова мне навстречу вырулил божественно красивый и совершенно голый парень. Шел спокойно, не торопясь, словно так и надо. Прохожие не обращали на него никакого внимания. Я подстроилась под них и тоже «не обратила», еле сдержалась, чтобы не развернуться и не пойти за ним и выследить, узнать, кто он, откуда и куда идет. Ах, лучше бы я это сделала. Сдержав порывы и повернув на Ульянова, я удивилась, что она совершенно пуста. Только мои каблуки стучат по асфальту. За несколько метров до дома на дороге появился черный автомобиль с черными окнами и остановился передо мной метрах в десяти. Я смотрю на него, ведь смотреть-то больше некуда, а из него выпрыгивает плечистый брюнет и идет ко мне. На нем черные джинсы и футболка, в руке черный пистолет, на лице черная маска. Я думаю: «Что за херня? Кино что ли снимают?» Остановилась как вкопанная, но не от страха, а от удивления. Происходящие «съемки» вызвали у меня жуткий интерес.