Он мастурбировал. Уже. Когда я это увидела, весь дух «Аманды» просто испарился. Я стала пустой, безразличной: автоматический мозг ящерицы, опирающийся на инстинкты. Мне хотелось призвать Уизера, моего фамильяра. Хотелось, чтобы я знала, как это сделать. Хотелось чувствовать себя устойчивой и собранной – то, в чем ведьма практикуется ежедневно, когда призывает свою душу полностью воссоединиться с телом, когда она представляет себе, как пускает корни к самой середине земли. Мне хотелось создать каменный щит или использовавшуюся Королевой Мечей способность к проницательности, спокойной и ледяной. Но я не могла ничего из этого. Я не знала как.

Как мне говорили в начальной школе, я медленно учусь. И по всему выходило, что часто мне приходилось чему-то учиться на собственном горьком опыте.

Несомненно, в комнате Мотеля 6 под номером пять жил вред. Почему я попала прямо в него? Я могла бы развернуться и уйти. Я могла бы сказать: «Нет, это не для меня». Но я не сделала этого. В глубине души я понимала, что это как раз-таки для меня. А знала я это, потому что причинение вреда было моей участью еще в раннем, уязвимом возрасте. Это оружие застряло в моем сердце, когда я росла. Оно обросло мной, но по-прежнему лежало там, похороненное, манящее, привлекающее. Но это оружие было не только моим – наследие, переданное мне сквозь поколения. Мой дед вонзил его в сердце моей матери так, что оно коснулось ее позвоночника, коснулось ее предков и моих. Можно было бы дойти по пути этого раненого сердца назад аж до Европы, до Инквизиции, до крови, которая лилась на разбитые алтари богинь Вавилона.

Пол открыл дверь пошире, но я стояла за порогом, заглядывая внутрь. Казалось, я все это уже видела раньше. Каждый мотель выглядит одинаково – неубедительный набор мебели, притворяющийся уютным, в то время как стены готовы обрушиться в любую секунду и открыть… что? Пустоту. Ничто. Никого. «Входи», – взмолился Пол. Он схватил меня за запястье и затащил внутрь, дверь за ним закрылась автодоводчиком.

Все в этой комнате было липким и влажным, кондиционер зло вибрировал в углу. Я поставила бумбокс возле телевизора, пока Пол включал лампу и суетился вокруг, переставляя с места на место пивные банки и разгребая бумажки.

– У меня есть «скорость», если хочешь, – он махнул рукой в сторону двери в ванную комнату. – Она в туалете.

Я вытянула шею, чтобы заглянуть туда. На бачке лежал маленький пакетик с липким желтым порошком, шприц для подкожных инъекций, и с края свисал жгут – жуткий, толстый, сделанный из резины тошнотворного сопливо-зеленого оттенка.

Я была в комнате отеля с мастурбировавшим незнакомцем. Пол предложил поделиться шприцем, чтобы я могла уколоться. Молча, с пересохшим горлом, я помотала головой и сфокусировалась на своем бумбоксе, стоя поближе к нему, словно это был мой якорь или телепорт, что-то знакомое, родное. Я держала в руках пленку, надеясь, что музыка будет громкой. Магнитная лента истончилась от постоянного слушания: Эдди Брикелл, The Violent Femmes, Тори Амос, Depeche Mode, The Cure. Я хотела, чтобы меня окружали мои люди. Я хотела услышать, как Тори Амос поет: «Она – девочка для всех остальных, может быть, однажды она будет для самой себя», словно она была рядом со мной и понимала меня.

Я обвела комнату взглядом. Телевизор на дешевом комоде из шпона. Складной походный стол в полоску, и походный рюкзак на нем. Банки из-под пива и энергетиков. Пол стащил с себя трусы так, что они болтались на его лодыжке, как зверек, которого он ударил ногой и убил. Он распластался по центру кровати, держа свой вялый член в руке, а над головой его висела напечатанная картина с сельским пейзажем. Пятнистый солнечный свет, мост. Это напомнило мне об одной из очень популярных книг в букинистическом магазине, где я работала – «Мосты округа Мэдисон»