На большой перемене ученица 1» б» класса Оля Борисенко  подошла к учительнице и сказала, немного смущаясь:

– Галина Ивановна, у меня что–то разболелся живот. Не могли бы вы съесть мою булочку? Здесь даже колбаска есть?

– Что ты, Олечка? Зачем мне твоя булочка? Я плотно позавтракала, а ты ешь на здоровье.

– Галина Ивановна, сегодня у вас нет совсем настроения, я же вижу. А когда вы подкрепитесь немного, оно у вас появится.У меня тоже так несколько раз бывало.

– Солнышко ты мое!– всплеснула руками учительница. – Ты заметила, что у меня нет настроения?  Какая же ты у меня… добрая душа!– Галина Ивановна, до этого сидевшая неподвижно в классе, встрепенулась, обняла свою ученицу, на ее ресницах задрожали слезы.– Да, у меня были причины для скверного настроения. Веские причины, как мне казалось.– учительница озорно тряхнула головой, словно просыпаясь от оцепенения и прогоняя прочь невеселые мысли.– Оленька, хорошая моя, ты не представляешь, как ты меня подняла! Надо же! Кому–то важно мое хорошее настроение!  И кому – моей маленькой ученице!  Что по сравнению с этим какие–то мелочи жизни, если рядом с тобой растут такие люди.– Галина Ивановна незаметно смахнула что–то со своего лица.

– Галина Ивановна, ну пожалуйста.

– Хорошо, хорошо, Оленька, давай вместе,– учительница отщипнула кусочек булочки. « Ну точь– в -точь как моя мама, когда я угощаю ее чем–то вкусным»,– подумала Оля.

В полдень она возвращалась домой в отличном настроении и на мир смотрела влюбленными глазами. « Как хорошо на душе, когда сделаешь человеку что–то приятное,– рассуждала она по дороге.– Даже есть не так уж сильно хочется». Дома она едва дождалась, пока мама придет с работы и уплетая за обе щеки овсяную кашу, заправленную растительным маслом, взахлеб рассказывала и про булочку, и про   Галину Ивановну, и про то, как это замечательно: чувствовать себя хорошим человеком. Мама только поддакивала и гладила дочку по волосам, думая о своем.

– Наверно, я у тебя плохая мама,– сказала она вдруг, и теплые капли упали на руку дочери.

– Ну что ты, мамулечка!– Оля обернулась и обвила ее руками   с такой сердечностью, с какой умеют только дети.–Ты у меня самая-самая…,– дочка  прижалась к мокрой материнской щеке:

– И что за напасть сегодня: и Галина Ивановна  всплакнула, и я вместе с нею,и  ты вот рюмсаешь– все из–за этой булки: какая-то она слезливая попалась.

Помню тот неповторимый вечер в мягких красках уходящего дня.

Ранняя южная осень. Медленно, отдохновенно садится большое оранжевое солнце. Поселковый пастух гонит со степи сытое стадо: натруженно бредут, поднимая пыль, разнопородные коровы, распостраняя запахи плоти, кизяка, степи. Воздух густеет, очерчивает синим контуры хат, поют садовые славки, щеглы, потом один за одним смолкают, как инструменты в большом симфоническом оркестре. В небе яснее вырисовывается водянистый диск луны. День отошел. В наступившей тишине вдруг рассыпается соловьиное стаккато– тех–тех–тех– звучит прелюдия ночи. Так и в человеке: глохнет дневное, и рвутся наружу новые мотивы, и не спит, бунтует молодая душа.

Не в силах усидеть дома в свои шестнадцать лет, отправляюсь к Мишке и встречаю его по дороге ко мне. Не сговариваясь, кочуем вверх по улице в поисках приключений. Мишка, мой верный товарищ, рассказывает о новостях  за те полдня, что мы не виделись. А я гляжу по сторонам на пышную, сонную роскошь цветов в палисадниках: жгучих чернобрывцев, нежнейшего сине– голубого крученого паныча, астр, душистого табака, ноготков, и мне то грустно, то вдруг распирает от предвкушения огромной жизни впереди. Хочется бежать и дерзко смеяться в небо.