– Попробуем, – пробурчал доктор, щупая под богатую ругань бледного поручика Загряжского. Когда он сюда добрался, я и не заметил. – Да перестаньте, – поморщился Кондоиди. – Считайте, легко отделались…

Офицер под его пальцами взвыл от боли.

– …Три ребра сломано. К счастью, внутренних повреждений, похоже, нет. Тугая повязка, и через пару месяцев будет в лучшем виде.

– Так долго? – изумился Загряжский.

Очень ему охота в первые ряды, за подвигами. Я бы только радовался случаю отдохнуть.

– Не только операции, – сказал мне доктор, попуская недовольное восклицание офицера мимо ушей, – но и во многих случаях наложение гипсовых повязок должно производиться при наличии анестезирующих средств.

Он, конечно, прав, но еще несколько лет назад ничего этого не имелось в принципе. Ни морфия с обезболиванием, ни эфира для той же цели, и уж совершенно точно – гипсовых бинтов. Уж в этом отношении я науку и медицину всерьез двинул вперед.

– Внутривенное эфирование еще в стадии разработки и крайне опасно. Собаки умирали при введении в бедренную артерию.

– Эй, – озабоченно осведомился Загряжский, – а мне чего всадили?

– Пока все в стадии проверки, и вдыхать – наиболее удачное решение. Но это не позволяет максимально точно рассчитать потребную дозу.

– Вы слышите меня?

– Помолчите, – потребовал нетерпеливо Кондоиди.

– Как это молчать? Я пока помирать не рвусь.

– Никто больше призрения не заслуживает, как болящий солдат, о покое и выгодах которых обязаны все чины вообще иметь радение, – охотно провозглашаю. – Штаб-медику важно не только часто, но и ежедневно оных посещать. А тем болящим и раненым положено помалкивать, что бы с ними ни творили.

– Издеваетесь! Я тебе припомню, Михаил! – крикнул Загряжский уже в спину.

– Наша профессия…

Это он и меня к ней причислил, или такое обобщение про врачей?

– …требует постоянно искать все, чтобы восстановлению служить могло, без упущения времени делано, а вред, происходящий заблаговременно, предупрежден был.

– Если знание есть, то им надо либо пользоваться, либо передавать другим, – отвечаю честно. – Поступать иначе, значит, обесценивать его и пойти против божеских заповедей. Но существуют очень многие доктора, не утруждающие себя изучением ясных и простых инструкций. Уж не знаю, из каких соображений они считают свои идеи правильнее чужих, пренебрегая проверкой. Образование не всегда добавляет ума в голову.

На нас вынесло генерал-фельдмаршала Ласси, знакомящегося с последствиями нападения. Он выслушал подобающий доклад и отчетливо скривился. Добрая половина нашего отряда погибла или не способна в ближайшее время сражаться.

– Кто отвечал за караул?

– Капитан Фарен, – доложил один из свитских.

– И где он?

– Убит.

– Очень жаль, – желчно провозгласил Петр Петрович. – Я бы его повесил за случившееся. Проморгать у себя под носом противника! А, Ломоносов, – сказал внезапно, будто до того в упор меня не замечал, – это же вы хотели уменьшить количество повозок.

Я промолчал, суждение явно риторического толка.

– А ведь если бы не кинулись грабить, – он обвел широким жестом валяющиеся в грязи вещи, – мы бы все погибли. – И хрипло засмеялся, поддержанный неуверенными смешками стоящих рядом офицеров. – Но если бы ехали быстрее, могли и не встретить! Десять тысяч рублев имущества пропало! – вскричал тоном обиженного ребенка.

Между прочим, генерал-фельдмаршал получает восемь с лишним тысяч рублей в год жалованья. Министры не могут таким размером выплат похвастаться. Хотя, конечно, в высшей степени обидно. Я бы тоже злился.

– И ведь что наделали скоты. – Он пнул валяющуюся под ногами расшитую подушку. – Не столько унесли, сколько испортили добро.