Мила молчала. Ее хрупкую, изящную фигуру едва было видно в полумраке. Черный комбинезон из тонкого материала плотно облегал ее тело, а поверх него было одето непонятное платье – так же черного цвета, за исключением нескольких темно-серых вставок. Это все не стыковалось с массивными полусапожками (что-то подобное можно было наблюдать у военных из параллельного мира; хотя на них обувка смотрелась как-то грубовато), которые в свою очередь плотно облегали ее голени.

– …ты же знаешь, что я не умею говорить… – продолжал Хамелеон, – …так что…

Он прервался, не договорив до конца то, что хотел сказать. Но в этот момент он даже забыл что именно. Нет, он не был потрясен, и уж более того не ошарашен. Но легкое и привычное удивление всегда настигало его в эти моменты. Моменты прозрения, как выражался Хэм.

Мила начала говорить как-то однотонно и еле слышно:

– Уже совсем близко… Они очень голодны… и никогда не боятся… Черный туман приближается… Скоро… уже скоро…

Мила почему-то не договорила. Наверно оборвалась та невидимая связь…

Хамелеон уже давно привык к этому. Но его беспокоило то, что видения у Милы за последнее время участились. Хотя он всегда практически ничего понять не мог, а когда Мила выходила из этого состояния, то ничего не помнила, и не могла объяснить. Но одно было ясно – это был ее второй дар. И, возможно, не последний.

Иногда она находилась в таком состоянии до получаса. Но очень часто видения напоминали просто вспышки – набор обрывочных, и на первый взгляд, не связанных между собой слов.

Но в данный момент Хэм пришел к выводу, что надвигается что-то нехорошее. Черный туман. Да, это может быть что угодно: Тени, Черные призраки, стаи темного воронья… Очень голодны. Эти твари всегда голодны; тут и говорить нечего. А вот, что, черт возьми, значит: «никогда не боятся». Большинство тварей побаиваются «спящих». Значит, это кто-то из «элиты».

Он часто пытался расшифровать хоть небольшую часть этих видений, но практически всегда это оказывалось непосильной для него задачей.

Хамелеон еще не совсем отошел от своего «путешествия», и поэтому плохо соображал. Он решил пока не ломать себе голову, а немного отдохнуть.

Хэм взял Милу за руку и повел в дом. Там он положил ее в кровать, чтобы она смогла отдохнуть, а сам сел в свое любимое кресло, как всегда уставив перед собой старую потертую книгу. Он практически никогда ее не читал, но почему-то всегда брал ее в руки, перед тем как сесть в кресло, которое противно скрипело, когда тело Хэма водружалось на него.

– Смотри только не засни. – тихо произнес он, но Мила его уже не слышала. Ее глаза закрылись несколько секунд назад, а свинцовые веки уже не в силах были открыться. И откуда-то издалека она слышала глухой и тихий голос Хэма, но в тоже время было понятно, что он кричал, кричал изо всех сил: «Проснись… открой глаза! Открой… откр-о-о-о-о-й…».

Здравствуй, старая подруга – Пустота.

4.

Все как обычно. Этот жуткий процесс перемещения. Но потом ты понимаешь, что все изменилось. Даже запахи стали другими. Открываешь глаза, и видишь, что все вокруг совсем другое. Даже темнота не пугает. Ведь где-то поблизости виден свет, мигающие разноцветные огни. Звезды на небе, которые в городе сияют не так ярко, но все же они есть. На них можно смотреть, и ими можно любоваться. Хотя мало кто это делает. Они уже привыкли, и не видят в этом ничего особенного. Яркая луна, из-за света которой ночь не кажется такой темной. Сотни или тысячи запахов (большей частью противных), но совершенно новых и реальных. Все кажется таким красивым. Безумно красивым. Но иногда эта красота бывает обманчива. Такие чувства возникают у тех, кто очень редко попадает сюда, или оказались здесь в первый раз. Чувство эйфории обычно длится недолго, и очень часто после нее наступает чувство жуткой депрессии.