– А скажите, миая: корюшки уже не найти в Ленинграде? Это то, что я непременно хотеы бы отведать, пусть и не сезон!

Владлена на мгновенье задумалась, а потом ответила:

– Я поищу, товарищ Зейберлиньш!

– Обещаете, что найдёте?

– Честное комсомольское! – воскликнула девушка. – Ведь корюшка не исчезает в зиму, её просто трудно найти!

– Замечатейно. Как тойко отыщете – сразу ко мне! А бойьше не могу вас задерживать. Мы же уже подъехаи?

– Всё верно, товарищ Зейберлиньш!

– Вы уже идите, Въадъена, а я забегу в аптеку и к себе в номер.

– Хорошо! – И девушка направилась в сторону Невы.

«Неужели она сейчас начнёт искать корюшку?!» – с иронией улыбнулся про себя Зигфрид и направился в аптеку за микстурой от кашля. Он знал, что Ленинград суров погодой, и поэтому решил предупредить возможные осложнения здоровья.

«А DS действительно действует, – подумал Кляйнц. – Пусть девочка побегает в поисках корюшки, а я займусь своими делами».

«Чёрт» зашёл в гостиницу, к нему тут же подбежал управляющий с приторной улыбкой, явно из «бывших», и поинтересовался, чем может помочь.

– На моё имя заказан номер. Крис Зейберлиньш. Мои планы изменились, и я не смогу у вас остановиться. Прошу разбронировать номер. Всего хорошего. – И, выйдя из гостиницы, направился в сторону Исаакиевского собора.

– Что с Поэтом, Павел Богданович?

– Плохо дело, уважаемый. Он себя уже не контролирует. Если за ним не смотреть, наложит на себя руки.

– С ним можно встретиться?

– Пожалуй, да. Мы сняли… нервное напряжение. Сейчас он в порядке. Я дам команду, и вас пропустят к нему.

Посетитель психиатрической клиники Московского университета, которой в то время заведовал известный в медицинском мире профессор Павел Богданович Пастушкин, в сопровождении медбрата быстрым шагом прошёл по мрачным коридорам и оказался в палате Поэта. Она была на втором этаже, отдельная, обстановка вполне походила на домашнюю: всюду ковры, мягкие диваны и кресла, на стенах – картины.

Поэт лежал на одном из диванов, прикрывшись пледом, и, казалось, крепко спал. Как только дверь за медбратом закрылась, Поэт, не открывая глаз, произнёс:

– Проходи, Волчара. Садись. Я не сплю. Мне мешает свет. Выключи его.

Посетитель протянул руку к ночнику, который никогда не выключался в палате Поэта, щёлкнул выключателем, и свет погас.

– Так-то лучше. Посмотри в окно, Волчара! Что ты видишь?

Гость подошёл к окну, отдёрнул штору и увидел обычную унылую картину начала зимы: серые облака, грязный снег и голые, такие же серые, как облака, деревья.

– Не утруждай себя, Волчара. Ты не увидишь то, что увидел сегодня утром я. Вот послушай:

– Ну? Как тебе?

– Ты отдаёшь себе отчёт в том, в каком положении ты сейчас находишься, дружище?

– Вполне, – ответил Поэт, удобнее усаживаясь на диване.

– Ты понимаешь, что ты на краю?

– Да.

– Тогда убери последнее четверостишие из этого стихотворения, хорошо?