– Ну, вижу, – ответил Редин.

– Так, я очень опасаюсь, – сказал Фепланов, – как бы он меня не прирезал: у нас с ним свои недоразумения еще по Клину и Торжку. Вас они не касаются, но вы никак не производите впечатление законченного подонка – можно я спрячусь от него за вашей широкой спиной?

Человек, которого Фепланову, по его словам, приходится опасаться, за два метра и около полутора центнеров: если у него в этой жизни и есть какое-нибудь призвание, то только играть, иже стоять насмерть в непроходимом центре защиты команды по американскому футболу.

– Я спрячусь? – еще раз спросил Фепланов.

– Да пожалуйста, – не стал возражать Редин.

Поклонившийся Фепланов спрятался, но не прошло и пяти секунд, как он высунулся и поверх плеча Редина грозно прокричал громадному человеку:

– Эй, здоровый – я твою маму и так, и этак!

Резко обернувшийся громила прячущегося Фепланова не увидел.

– Это ты тут про мою маму орал? – спросил громила у Редина. – Ты или не ты?

– Не я, – ответил Редин.

– А кто?

– Я никого не слышал, – попытался солгать Редин. – Вы говорите, и я вас слышу, а тогда никого. Вам, наверное, послышалось.

– Ну, ну…

Редин воспитан в ежовых рукавицах сострадания к заведомо более слабым, и ему показалось позорным выдавать этого маленького человека – у Фепланова собственные резоны.

Алексей вновь не додумался смолчать:

– Ты выше и толще, но я силен своей третьей ногой, йе-йе, йе-йе! Я ей и твоего папу натягивал!

Теперь уже Редин собирался Фепланова придушить, но не успел; выкрикнув о третьей ноге, Алексей мгновенно исчез в близлежащем кустарнике на двух оставшихся и не столь зависимых от эрекции.

Редин остался с громилой один на один.

Уговаривать его сдержаться от бойни представлялось Редину невозможным, и они с ним сцепились, очень плотно обрабатывая друг друга обоюдной неуступчивостью – приехавшей забирать их милиции и той немало досталось.

Громилу выпустили из отделения в тот же час.

«Счастливого пути вам, Виктор Андреевич, простите моих подчиненных: не разобрались, дали маху, лишатся премии, ответят»; Редин провел там всю ночь – вместе с ним в обезьяннике ночевало еще четверо.

Немолодой таджик без документов.

Женатый парень Кирилл Бабков – получив зарплату, он зашел в принадлежащее армянам кафе и, не выпив еще и двухсот грамм, потерял кошелек; потерял или украли, он подумал, что украли и пошел за помощью в милицию; Кирилл сказал им: «у меня жена и ребенок», а они его в машину и в отделение.

Что же касается бородатого алкаша Константинова, то его взяли прямо в родном дворе. Повязали в шортах – приходивший посмотреть на задержанных капитан несколько раз за ночь сказал ему: «А с тобой мне вообще говорить не о чем. Потому что ты в шортах»; зычный оклик, верный глаз, ты не гопник? на хер вас; попавшего сюда так же из-за драки изнуренного апокалиптика Самолина до самого утра не отпускали тяжелые вздохи: «только-тоооолько жизнь в но-ооормальное русло стааала вхо-ооодить, а все уже под вопросом…».

Кирилл Бабков, представившийся обществу, как «Бомбей», от случившегося с ним беззучно расплакался, и Редин его успокаивал, мягко говоря: «Держись, мужчина – это ведь всего лишь начало»; тяжело вздыхавший Самолин был единственным, кто сумел сохранить при себе одну сигарету; ее берегли, как зеницу ока и передавали по камере с невоспроизводимым на воле трепетом.

Самолин рассказал сокамерникам о произошедшем вчера занимательном случае. Прошлым утром он устроился сторожем в крупный гаражный кооператив, и в один из гаражей пыталась заехать роскошная «Porsche Boxter» – раз за разом не попадала и билась об бетонные углы; у Самолина это вызвало некоторый интерес, и он осторожно постучал по стеклу.