«С настоящим мужчиной можно связаться по телефону 962-54-73 – не пожалеете».

«Поверьте, девочки – настоящий мужик ждет вашей ласки. Его легче всего найти по телефону 962-54-73».

Но преподавателю музыки в техучилище Николаю Ищенко никто из женщин так и не позвонил: не обманула ли меня моя родственница, размышлял Николай, она же себе на уме – представит белого кролику и тут же включает духовку… я бы ей и за своей могилой ухаживать не доверил. Наверное, она меня обманула – ничем неизменность моего статуса в женском мире мне не объяснить.

В женском мире, как в нелегально снятой квартире – Николай Ищенко ничуть не инсценирует перед ними свою ужасающую робость; она пойдет за ним, он поведет ее: недоступно, недоступно, великолепно и недоступно, Николай Ищенко обделен в удовольствии почувствовать себя состоявшимся – состоявшимся кем бы то ни было, лишь бы с кем-нибудь.

Восьмого февраля 2001 года Николаю Ищенко позвонила женщина.

Николай взмахнул редкими ресницами; звонящая дама помолчала и на первый раз обошлась без колких попреков.

– Не знаю, туда ли я попала, – сказала она, – но мне бы поговорить с настоящим мужчиной. Он у вас?

– Это я, – сказал Ищенко.

– Ну… здравствуй, – сказала она.

– Привет, крошка…

– На моей работе вокруг меня одни пидоры…

– Приезжай. Исправим.

Я перевариваю сигаретный дым, слежу через тебя за социокультурной динамикой нашего века; о, miа bambinа! с тобою я опять не тот, кем был с крестьянкой Ланселот; у Николая Ищенко ничего не сложилось и с кордебалетной танцовщицей Екатериной Пузновой.

Впоследствии, сказав ему: «нам незачем было повторно встречаться: я и после первого раза поняла, что мне с тобой даже в одном городе жить неприятно», она подарила Николаю Ищенко диск для медитаций. Главным образом с вещами Сермена – «Портрет романтики», «Воспарение», «Возможно, это любовь»; Екатерина Пузнова потратилась на него не случайно: неспокоен Николай Ищенко.

Он не ощущает себя своим ни под солнцем, ни под луной, и, поставив этот диск, Николай Ищенко налил пол-литровую чашку грушевого дюшеса, помассировал бока и нескладно растянулся на кушетке; на первом же произведении преподнесенный ему альбом раздражающе запрыгал: он прыгает и скачет, Николай Ищенко дрожит от ненависти – прыгающий диск здесь не основное, он только дополнение, последняя капля…

Жизнь, жизнь. Жизнь, дерьмо, дерьмо, жизнь. Жизнь, дерьмо, погодите… постойте… в этом что-то есть; совершенно неожиданно для себя Ищенко начал поступательно догадываться.

Диск прыгает, и Николай Ищенко под его прыжки чуть-чуть медитирует.

Если жизнь так устроена, то не мне ее перестраивать, но в эти минуты я начинаю догадываться о чем-то краеугольном… о чем-то пугливо отвергаемом наивными апологетами иллюзий; я всего лишь начинаю догадываться, но я, похоже, определил, чего мне держаться: каких берегов, какой благословенной отмели…

Диск все прыгает. Не успокаиваясь, задает тон – диск для медитаций. Облагораживает, проливает свет, Николай Ищенко под него медитирует и кое-что уже постигает; Мартынов, вероятно, постиг не меньше него.

Находясь в трех километрах от Дмитрова.

Как он попал на эту дачу, Мартынов, конечно же, помнит, но дело прошлое. Ему постелили на втором этаже нестандартной бани – внизу сама баня, сверху целая комната с кроватью и большим балконом; Мартынов сидит на балконе с бутылкой водки, он смотрит на звезды и заинтересованно размышляет о дальнейшей судьбе православия: неофитов у него крайне мало. Старая паства регулярно умирает. Но это даже хорошо, что последователей у православия становиться меньше: истина же не может пребывать там, где много людей, и, чем меньше их становится, тем это направление и вернее. И если из него выйду и я, то оно еще больше приблизиться к истинному: с моим выходом не покинувшие его счастливцы будут гораздо ближе к Господу, чем со мной в мутном потоке.