Не смог он выстрелить и тогда, когда проснувшийся от лая собаки хозяин догнал его в темноте и ударил, не примериваясь, чем-то острым по лицу. Вжимаясь порезанным лицом в землю, он попытался уползти, но его крепко схватили и подняли на ноги.

– Отдай, что взял, мразь, пока я всю душу из тебя не вытряс!

Бросившаяся его спасать Мария закричала:

– Дяденька, простите! Возьмите, простите нас! Не бейте его!

Она заплакала, упала, словно обессилев, униженно подползла к высокому человеку и ухватилась за его штанину.

– Дяденька, пожалейте его! Умоляю вас!

– Убирайтесь оба отсюда! – отпуская его и забирая свое, ответил тот. – Чтобы больше вас тут не было! Увижу еще раз – стрелять буду!

Она помогла Дитеру встать с земли; но, не пройдя с ней и ста метров, он вырвался и, еле выпрямившись от усталости, пробормотал:

– Дура ты. Нашла перед кем валяться. Как подстилка какая-то. Дешевка!

– Да жалеешь ты кого-то, кроме себя?

– А, простите! Что, спасительницей себя почувствовала? Нравится? Спасибо, благодетельница!

Тихо она расплакалась. Теперь он ненавидел Марию за то, что плачет она не от обиды, не от его жестоких слов, а из жалости к нему, ослабевшему и в ее глазах ничтожному сейчас. Из этой ненависти он сказал:

– Конечно… меня окружают честные и милосердные люди, которые за другого готовы пожертвовать своим достоинством. Это я скотина! Я один жестокий среди вас! Жаль, что сами вы ни на что не способны. Все Дитер, понимаете! Еду достать – Дитер! Решать ваши проблемы – тоже Дитер! Всем я должен, только вы мне ничего не должны!

– О, продолжай дальше, – всхлипывая, ответила Мария. – Мне очень нравится это слушать.

– В другой раз я выстрелю! – не слушая ее, выпалил он. – Я застрелю его, клянусь! Больше он ничего у меня не отберет! Я ему покажу! Я ему покажу, вот увидишь!

И в ненависти он уверял себя, что убить несложно – разве так уж сложно спустить курок, если и хочется, и нет иного шанса остаться при награбленном?

Так, с испугавшим его позже спокойствием, без внутренних сомнений, он и выстрелил – в полицейского, вставшего у них на пути. Тот появился на лесной дороге и полез в их сумки. Встав за его спиной, он неловко потянулся за револьвером. «Я лишь припугну его» – одними губами сказал он Марии, заметившей его движение. Пальто его знакомо зашуршало – и полицейский резко обернулся; лицо это, молодое, с впавшими щеками и тонкими бровями, было равнодушно.

– Сколько тебе лет, мальчик? – спросил он, качая головой. – Не рано тебе с игрушками баловаться?.. Не нужно пугать, ты стрелять не будешь. Зачем?..

С испуганным вскриком Мария метнулась между ними, лицом встала к Дитеру и обе руки подняла на уровень груди.

– Дитер, умоляю тебя! Нас обоих – и в тюрьму! Не стреляй! Ну, пусть, пусть… забирает…

Не опуская оружие, он жестом велел ей отойти. Не успела она отступить, как почувствовала, что сзади, за плечи, ее взяли сильные руки. С человеком, рассмотреть которого она не могла, они были приблизительно одного роста, и он пытался прикрыться ею. Она застыла, понимая, что сейчас случится. И руки эти ослабели и отпустили ее, в мгновение на нее перекинулась их дрожь. Она не закричала, только попятилась от опрокинувшейся у ее ног окровавленной головы и тихо сказала:

– Ты мог меня убить. Ты мог промахнуться.

– Я бы не промахнулся.

– Ты убил его. Нельзя было его убивать. Это… нельзя.

– Пусть бы он нас ограбил? – озлобленно спросил он. – Нельзя было!.. И вообще… чего он тебя лапал?

– Он пытался заслониться…

– Ты моя девушка! Никто не будет тебя трогать без моего разрешения! Ты тоже… Все, хватит! – закончил он. – Помоги мне его оттащить! Нельзя бросать его тут! Нужно… чтобы он был за деревьями! Тут лес, его тут позже найдут.