Ну а с пациенткой номер девять – Наташей Кэрролл – было очень приятно посидеть перед уходом. В свои сорок два она все еще блистала красотой. Золотистые волосы расчертили тонкие, искрящиеся на солнце серебряные ниточки.

Наташу перевели сюда из интенсивной терапии всего несколько лет назад. Он хорошо помнил тот день; когда она появилась, он сидел с Джоан Ривз, которой теперь нет в живых. Они с Фионой только-только вернулись из свадебного путешествия, и на фоне лиловато-белой кожи Джоан его не успевшие побледнеть загорелые руки смотрелись диковато.

Присев на стул у постели Наташи, он поставил купленную в автомате бутылку «Доктора Пеппера» на маленькую тумбочку из букового дерева. На дне болталось еще с дюйм теплой коричневой жидкости, но допивать ее не хотелось.

Наташу немного повернули на бок. Колени смотрели в сторону стула, раскрытые глаза дышали покоем. Золотистые волосы, слегка примятые на затылке, волнами обрамляли лицо и спадали на шею. В струящемся сквозь окно солнечном свете она походила на Мадонну с церковного витража.

– Привет, Наташа, – поздоровался он вполголоса и небрежно задернул шторку, нарочно оставив просвет: пусть медсестра видит, как непринужденно он себя ведет.

Иногда он знал о пациентах больше, чем хотел, в основном из рассказов их осиротевших спутников жизни. А о ком-то – в том числе о Наташе – не знал почти ничего.

В пастельно-белом больничном окружении она выглядела абсолютно безмятежной. Под халатом из кашемира (или чего-то очень на него похожего) виднелась шелковая пижама – одна из пар-близнецов, которых, как он знал, у нее было несколько.

За эти годы он перевидал много пациентов. У некоторых лицо было переполнено страданием – как у горгулий, отражающих в своих гримасах всю боль этого мира. Но Наташа походила на довольную, сытую домашнюю кошку, уверенную в том, что ей не грозит никакая опасность.

Он ни разу не встречал у нее посетителей. Лишь на тумбочке у кровати изредка появлялась ваза с букетом шикарных и по виду очень дорогих цветов, да в день рождения вырастала грозящая обвалиться стопка поздравительных открыток.

Приглушенным, привычно монотонным «больничным» тоном он рассказывал Наташе про живот Фионы и свою работу. С ней можно было беседовать на темы, никогда не поднимавшиеся в разговоре с Эми.

Он перечислил имена для ребенка, которые сейчас нравились Фионе (Арчи или Гарри, если будет мальчик; Мэй или Элви, если девочка), и кошка-Наташа как будто свернулась клубочком и замурлыкала. Время летело незаметно. Он все говорил и говорил, глядя в ее кроткое, безмятежное лицо, и накопившееся за утро напряжение постепенно отступало.

Первый час. Пора бежать. Улыбнувшись Наташе на прощание, он залпом допил остатки «Доктора Пеппера» и шагнул к гулкому желтому мусорному баку. Откинул крышку, бросил бутылку внутрь – та стукнула о дно.

На шум примчалась сестра Рэдсон в развевающейся кофте.

– Джейкоб! Хорошо, что я вас застала! – воскликнула она, отдуваясь, и замолчала на несколько долгих секунд, с заговорщицкой улыбкой глядя на его нахмуренное лицо. Потом сунула ему карточку – острые края впились во вспотевшую ладонь. – Та журналистка оставила вам свою визитку. Похоже, ей очень хочется, чтобы вы передумали насчет интервью.

– Ясно. Ну, увидимся через неделю.

Джейкоб с усилием толкнул тяжелые двойные двери и вышел. В коридоре он разжал пальцы и посмотрел на визитку, пестрящую черными, жирными, слегка рельефными буквами.