– Он актёр? Да или нет? – постановщица решительно уставилась на Дворянина своими тёмными усталыми глазами, покрытыми тонкими красными полосками сосудов.

Тот замялся, тоже посмотрел в сторону Солдата, который сейчас говорил о чём-то с другим человеком, игравшим бармена. Второй его друг. Первый был Роберт Полио – итальянец по отцу и местный по матери, а в итоге зажатый и пухлый паренёк. А Генрих был крупнее, но такой же замкнутый, грезящий о чем-то своём, как и все они втроём. Однако если кто и мог стать известным в школе, это был Генрих. Все, кто обычно подшучивал и старался толкнуть их, были тише с ним, ограничивались лишь усмешками, а иногда провокациями. Генрих был бойцовским псом, не знавшим о том, кем он является. Забитой собакой, боящейся кусаться. Но укусив однажды, он уже не мог отцепиться.

Но всё же Дворянин покачал головой:

– Мы много лет не общались… Но когда я знал его, он не был актёром. Он служил в армии, пока его не уволили… Так что нет, он не актёр, – а помолчав, добавил: – Но для роли военного он подходит как никто другой.

– Нет, они не актёры, – Постановщица услышала то, что ждала, а остальное не интересовало. Её впавшие тёмные глаза отдавали блеском. Это бледное лицо в темноте было призрачно-пугающим. – Даже больше скажу – эти люди никто…

Сзади что-то звучно, с всплеском, шлепнулось на пол. Постановщица обернулась и увидела уборщика со шваброй и ведром у ног.

– Я никому, – прохрипел тот и приложил палец к губам. Местные интрижки и спектакли нужны были ему в последнюю очередь.

Самое интересное, что уборщик тоже был одет в стилистике восемнадцатого века, но дёшево, как обычный крестьянин. Дело в том, что не хватало человека на роль секунданта, а поскольку роль совершенно без слов – попросили участвовать уборщика. Хотя уж кого-кого, а уборщика это вообще не интересовало, но Постановщица так просила, что он сразу сказал своё твердое «ладно» и получил в руки костюм.

Так и вышло, что Секундант – совсем не актёр, а Солдат, хоть и был на самом деле военным, но также не знаком с театром и ступал туда, разве чтобы спросить, где здесь туалет. Однако кто лучше сыграет роль самого себя?

– Вы знакомы, что ли? – поинтересовался мужчина, исполняющий роль бармена.

Солдат кивнул слегка.

– Как тебя звать, кстати? – спросил Бармен, закручивая чёрные усы и смотря из-под густых бровей.

– Генрих.

– Джозеф. Просто Джо, – он протянул свою массивную ладонь и крепко пожал руку Солдата. – А ты неплохо играешь, скажу тебе.

Солдат усмехнулся, но даже с долей улыбки его брови не поднимались и не исправляли нахмуренный вид.

– Странно, что ты – солдат по роли, но у нас только последняя сцена вместе, да? – спросил Бармен. – Я имею ввиду… Вроде… В общем, я бы лучше изменил чуть сценарий так, чтобы солдат периодически сидел в баре и рассказывал о своих кошмарах бармену. А мы пересекаемся только в самом конце.

В ответ Солдат почесал щетину. Черты его лица были жёсткими и резкими, да и сам он был словно выточенная из камня скульптура. Сильный, грубый и слишком мужественный. И Солдат и Бармен смотрелись рядом так, будто они недовольны жизнью и в шаге от революции. Вот только Солдат казался злым, а Бармен, как старый знакомый, может, дед твоего друга, который позвал тебя на охоту и недоволен тем, как неумело ты держишь ружьё и целишься, закрыв правый глаз. Именно так он смотрел в глаза своим посетителям, в то время как протирал стаканы за барной стойкой. Всегда его взгляд был таким, будто у него есть решение всех проблем. Сейчас он выслушает, кивнёт, скажет пару фраз, а люди будут крутить его слова в уме всю дорогу до дома.