– Типа того.

– Я спрошу вас вот о чем… Но вначале давайте выпьем!

Мы чокнулись и выпили.

– Вы не ощущаете, что мы все живем с каким-то неправильным временем?

На секунду мне показалось, что со мной говорит шизофреник. Я уже разглядел нездоровый блеск у него в глазах. Да, практически несомненно – он шизик!

– Не торопитесь с ответом, – снова мягким тоном как бы предупредил он мои выводы о себе. Я знаю, кто такая Офелия.

– Все знают, кто такая Офелия, – ответил я. – Все, кроме меня. И вот еще Утенок не в курсе!

– Вы довольно близки к истине, сами того не подозревая. Вы ведь действительно нихуя не знаете!

Выражение "нихуя" в его исполнении прозвучало не просто нарочито – это было бы понятно и объяснимо, – нет, он нарочито подчеркнул нарочитость этого выражения в своем исполнении.

– Не верите мне? Тогда ответьте на несколько простых вопросов.

Я не понимал, к чему он клонит, и снова мысль о шизофрении дала о себе знать.

– Спрашивайте, – сказал я.

– Вы ведь сегодня ездили домой, чтобы проведать дочек, не правда ли?

Я внутренне напрягся: "Откуда он знает об этом?"

– Да, – ответил я, решив не скрывать правду, если в этом все равно не много смысла.

– И как, проведали?

– Да, все нормально.

– Точно все нормально?

– Естественно.

– Что они делали конкретно, когда вы пришли?

– Ну, старшая… Старшая ничего не делала, а младшая училась.

– А как их зовут?

– Кого, дочек?

– Да, их как зовут.

У меня как-то странно разболелась голова.

– Их зовут… Старшую зовут…

– Маша?

– Да, Маша!

Боль не проходила, но и не становилась сильнее. Как будто ныл перед дождем простреленный сустав.

– А младшую Катя?

– Ну, конечно!

Как я мог сомневаться в этом. Я прекрасно знал своих дочек. Я жизнь бы отдал за них.

И тут он задал непонятный вопрос:

– А на что живут ваши дочки?

– То есть?

– Ну, они же должны что-то есть, одеваться во что-то… Откуда они берут деньги?

Я облегченно вздохнул:

– Деньги я им подбрасываю!

– И сколько вы сегодня им подбросили?

– Да сколько было! Мне для них ничего не жалко.

– Это понятно, что вам для них ничего не жалко, но ответьте на мой вопрос – сколько у вас было денег?

– Я не помню.

– А вы откуда деньги берете сами?

В комнате стало тихо. Только непонятные агрегаты продолжали гудеть и мигать своими светодиодами. Если честно, я понятия не имел, откуда у меня берутся деньги. И были ли у меня когда вообще какие-нибудь деньги. И я понятия не имел, как вообще выглядят эти "деньги".

2

Папа положил трубку на рычаги телефона. Он ничего не понимал. Поэтому надо было с кем-нибудь посоветоваться. Он нажал кнопку вызова. Никто не пришел. Тогда он вышел в приемную. Секретарши не было. Он открыл дверь и выглянул в коридор. В коридоре было пусто и тихо.

– Эй, – негромко окликнул он неизвестно кого.

Никто не отозвался. На секунду он задумался, а потом пошел шаркающей своей походкой по коридору, неловко по-стариковски отмахивая тонкой правой рукой, а другую прижимая к боку.

"Я еще могу", – думал он. – "Есть еще порох. Борцовская закалка дает о себе знать".

Ему представлялись стены кремлевского дворца, все в позолоченной лепнине, уходящие куда-то вверх, на недосягаемую высоту. Все залито ярким торжественным светом. Караул стоит не шелохнувшись, с каменным выражением лиц. А он идет сквозь ряды аплодирующих ему людей знаменитой своей походкой, с едва заметной раскачкой и широкой отмашкой одной рукой. Их лица сливаются для него в одну заискивающую, самодовольную, презрительную, раболепную, хитрую, ликующую и ужасающуюся морду. Эта морда правит им при помощи своей трусости и тупости. Она командует им своей лестью и презрительно-усмешливым, показным и нарочитым, почитанием, втайне глумясь над ним, завидуя и ненавидя. Но сегодня его день, и морда настоящих правителей восторгается его успеху, его победе, его сиюминутной славе, и его пожизненному рабству у них, рабству мальчика на побегушках, обоссанного бомжа на кирпичном заводе, халдея в дешевом пивняке. Его день, его инаугурация, восхождение и час расплаты. Он идет через толпу один, маленький и беззащитный властелин, чтобы принести им свою клятву верности. Он ощущает себя девственной жертвой, восходящей на алтарь для жертвоприношения во имя власти, богатства и могущества всех этих лоснящихся рож, морд и рыл.