– Помнишь, я обещала показать танцы? – улыбнулась Осока. – Тут самое место. На любой вкус. В основном, конечно, кантины с танцами особого рода…

– У шеста? – усмехнулся я.

– В том числе. Значит, ты понял. Но есть тут одно заведение другого рода. Сюда.

Заведение оказалось не кантиной, а небольшим театром с залом от силы на полторы сотни зрителей. Взималась и плата за вход. Публика, пришедшая посмотреть программу, также несколько отличалась от посетителей кабаков. «Вестерноватые» космические волки с бластерами присутствовали и здесь, но и они были в целом почище и лучше выбриты. Доминировали же мужчины в униформе с эмблемами каких-то явно серьёзных компаний и женщины в платьях. На сцене вспыхнул свет, и посреди неё возникли, как будто телепортировались, четыре танцовщицы-твилеки. Кожа каждой из них отличалась цветом. Голубая, зелёная, ярко-сиреневая и золотисто-жёлтая. Тела танцовщиц обтягивали короткие комбинезоны цвета их же кожи, расчерченные наискось зигзагами контрастных полос.

Как описать неописуемое? Как передать непередаваемое? Странная, то и дело меняющая ритм музыка и четыре прекрасные женщины четырёх разных цветов. Гибкостью и грацией они превосходили всех, кого я когда-либо видел. Пожалуй, что-то отдалённо похожее проделывали со своими телами лишь китайские цирковые акробатки, но то юные девочки, а здесь были взрослые великолепно развитые женщины! Вместе с музыкой менялся не только темп, а и характер движений. Убыстряясь, они до какого-то момента оставались плавными и текучими, и вдруг становились ломаными, дёргаными, словно у кукол. И шли на замедление, так же, рывками. Когда же после серии «механических» движений и статичных поз танцовщицы вдруг перетекали в плавную фазу, трудно было удержаться от восхищённого вздоха. Другой танец был даже не танцем, а полётами в пространстве сцены без опоры. Девушки отталкивались от пола, кулис, потолка и парили в искусственно созданной невесомости, соприкасаясь друг с дружкой и так меняя свои траектории. Только здесь и сейчас я увидел, что их лекки подвижны, словно щупальца, легко оплетают кончиками руку или лодыжку, сплетаются с головными хвостиками партнёрш. В заключение все четыре легонько оттолкнулись от задника и проплыли над зрительным залом, а, коснувшись стен, соскользнули по ним на пол.

Гром аплодисментов был им наградой. Мужчины вскакивали со своих мест, аплодировали стоя, некоторые подходили к исполнительницам и выражали восторг вполне земным способом: становились на одно колено и целовали руку. А к рампе, тем временем, вышла дама в длинном платье.

– Владелица? – спросил я Осоку.

– Да.

Зрители что-то говорили хозяйке, некоторые перегибались через ряды сидений, видимо, о чём-то просили. Она улыбнулась, покачала головой и развела руками.

– Продолжения не будет, – констатировала моя спутница, пробираясь к выходу. – А жаль.

– Они просили выступления на бис?

– Нет, хотели, чтобы мадам спела. Она в молодости выступала в опере, потом давала концерты. Иногда и сейчас соглашается что-нибудь исполнить. Долго ей петь трудно, возраст, связки не те.

Газовый гигант скрылся за горизонтом, и в городке-чаше стало заметно темнее. Изменились цвета: искусственные лампы были ближе к обычным люминесцентным, бело-голубоватые. Мы медленно шли по улице в направлении посадочного грота.

– Стой, – прошептала вдруг Осока. – Ох, ребятки, как вас много-то…

– Что? – не понял я.

– Нас караулят. Вон там. Грабители, скорее всего. Шестеро. Не будем связываться?

– Не стоит, – согласился я.

– Назад и за угол, быстро! – скомандовала Осока. – И наверх!