– Не особенно, – повела плечиком девушка. Она точно знала, как быстро разговорить человека, достаточно просто прикинуться глупой и всякий раз заглядывать в глаза с чувством восхищения и любознательности.

– Понимаешь, даже посох посоху рознь. В древности вот считалось, что посох сделанный из особого дерева, да с заговорами обладал магической силой и в трудную минуту оказывался единственным предметом, который способен помочь по-настоящему. Считалось, данный предмет олицетворяет мужскую силу или даже власть.

– Точно, – подтвердил Варис. – Особенно власть. Жезл Будды означал закон и порядок. А человек, на древних гравюрах, держащий посох с закруглённым концом в левой руке чаще всего оказывался кардиналом или епископом. Бог Гермес в греческой мифологии, Иоанн Креститель, много кто ещё имели особенные посохи. Или вот, помнишь, наброски Пушкина? Там почти все мужчины ходили с тростью. Думаешь, она лёгкой была?

– Уверена, зачем дворянину тяжести носить.

– А вот и нет, вот и нет! – перебил Варис. – Трость весила от трёх до семи килограмм. Рукоятку часто из кости вырезали, металлом с драгоценными камнями украшали и намеренно утяжеляли. Такая трость была как тренажёр, чтобы рука всегда натренирована была – для пистолетов или чтобы шпага, да сабля казалась легче во время сражения или дуэли.

– А я видела на одной репродукции дядьку, он посох с листьями в левой руке держал. Зачем ему живая палка? Она же мягкая, толком не обопрёшься, – не унималась Гульназ, чувствуя, что попала в точку и поток информации, обрушившейся на неё будет очень даже кстати во время сдачи зачёта у Профессора. Откуда он будет знать, где и как получены ценные данные про обыкновенную с виду палку.

– Во даёт, – удивился невежеству Арман. – Как ты вообще у нас на курсе оказалась? Дядька с посохом, покрытым побегами, наверняка был Иосифом Аримафейским*. Историю любой религии знать надобно, голубушка.

– Кто такой ваш Аримафейский я не помню, – разобиделась Гульназ не на шутку. – Лучше хворост принеси, если мужчина. Мышцы ног тоже требуют тренировки. Профессор выйдет, а огонь погас, еда остыла. Не хорошо это.

– Тебе нужно ты и иди, я спать хочу, – недовольно прошипел Арман. – Поддерживать тепло очага, привилегия женщин.

– Ну и пойду, – завелась с пол оборота дерзкая девчонка. – Так и скажи, темноты боишься.

Гульназ резко встала, взяла фонарик и исчезла в ночи.

– Зря ты так, Армаша. Женщин нельзя обижать, к тому же опасно одной в темноте ходить. Ты как хочешь, я следом за Гульназ прогуляюсь. Она права, на утро сухих веток, раз-два и обчёлся.

– Топай, топай, подкаблучник. Я в палатку пойду, меня не кантовать до утра, – Арман зевнул от души.

Варис не нашёл второго фонаря, потому намотал на палку тряпицу, зажёг от тлеющего костра, получился вполне сносный факел. Он представил себя первобытным человеком в огромном тёмном лесу, полном диких зверей и неожиданностей.

Самое удивительное, что неожиданности, причем неприятные, не заставили себя ждать. У валуна, где ребята оставили большую горку сухого хвороста, лежал включённый фонарь и только. Гульназ явно постаралась и забрала половину веток. Но куда она ушла? Возможно, Варис пошёл не по той тропе и девушка сейчас уже в лагере? Тогда почему фонарь оставила? На заданные самому себе вопросы нужно было как-то отвечать. Варис захватил остатки хвороста, чтобы не идти пустым и вернулся в лагерь, неся фонарь в зубах. Факел к тому времени, естественно, погас.

Костер догорал, вокруг никого. Первым делом парень заглянул в лабораторию. Профессор спал, облокотившись на стол. Вот и пусть спит. Вторым делом он заглянул в палатку к Гульназ, хоть и стеснялся, вдруг он не вовремя и девушка переодевается.