Ну же, шагни вперёд…

Мужчина отмахнулся. Нет, как бы там ни было, он не поддастся на эти тёмные уговоры. Только не он. Его работа – давать жизнь, выбарывать у смерти людские души! И он не будет отдавать свою, о нет. Ради того счастья, той лучезарной жизни, которая у него была, он будет держаться. Благо, есть разум и неиссякаемый ворох воспоминаний.

– Я найду тебя, слышишь? – прошептал он, глядя на фото. – Я всегда буду искать тебя…

Хатшепсут в задумчивости мерила шагами тронный зал дворца фараонов. Прошло полгода с момента её триумфального, можно сказать, божественного восшествия на трон царицы Египта. Супруга бога Амона быстро свыклась со своим новым статусом наместника богов на земле египетской. Однако, одно усложняло власть царицы Хатшепсут. Она была женщиной.

Женщиной властной, жесткой, умной, но в первую очередь женщиной. А женщины проявляют эмоции сильнее мужчин. Бывают, конечно, исключения. Вот, например, её пасынок, Тутмос III, малолетний сын её мужа и наложницы Исиды, показывал себя через чур эмоциональным. Хатшепсут улыбнулась, вспоминая суровое лицо шестилетнего пасынка, который смотрит на неё и злобно кричит писклявым голосом: «Я царь Египта, а ты будешь служить мне, или умрёшь!».

Нужно внимательно следить за этими… тутмосчанами.

Эти слова Искатота всплыли в памяти, словно облака над пирамидой. Хатшепсут прекрасно понимала, верховный жрец был прав. Прав, как всегда. Воспоминания нахлынули волной, смывая ту плотину невозмутимости, которую царица воздвигла за последние месяцы. Она не смогла до конца похоронить в себе то, что с ней произошло.

Открывающий Небесные Врата тогда стоял рядом, на расстоянии вытянутой руки. Протяни и сможешь прикоснуться. Хатшепсут тогда была лишь жрицей Амона, одной из многих, а он… Искатот уже тогда возвышался над всеми жрецами, словно солнце над крестьянами. В тот день он разговаривал с ней, по собственной воле!

У Хатшепсут закружилась голова от воспоминаний, и царица оперлась о колонну тронного зала.

– Царице небесной плохо, зовите лекаря! – один из услужливых слуг замахал руками и побежал к Хатшепсут, намереваясь своим телом лечь, если понадобится смягчить удар падающему фараону.

Но женщина встряхнула головой и гневно посмотрела на слугу.

– Вон. – голос с каждой буквой становился жестче и сильнее. – Все пошли вон, живо! – последние слова звенели, словно металл. Хатшепсут сверкала глазами, словно стараясь испепелить каждого, кто попадёт под этот взгляд. Слуги в ужасе побежали на выход из дворца. Некоторые стражники даже пороняли копья, задев ими о колонны во время торопливого рейда на спасительный воздух. Словно ярость царицы была физической и могла убить на месте, замешкайся ты лишь на секунду.

Оставшись в одиночестве в огромной зале, Хатшепсут вздохнула и опустилась на пол, опустив голову на небольшую грудь. Женщина всхлипывала. Она устала скрывать то, что случилось тогда. Устала врать самой себе, что всё так, как прежде. Устала выказывать холодное уважение Искатоту и лишь кивать при его поклонах и хвалебных речах.

Хатшепсут снова переживала тот момент. Они стояли и верховный жрец говорил ей что-то. Что-то за титул верховной жрицы храма Амона, или что-то около этого. Она не сильно помнила все детали. Тогда Хатшепсут волновало лишь одно. Бездонные синие глаза Искатота. В тот день она почувствовала себя тринадцатилетней девственницей, на которую обратил внимание влиятельный мужчина. Словно простолюдинка, которой сам фараон подал руку и помог встать из пыли городских улиц.

Хатшепсут не помнила, чтобы она испытывала такое чувство, вот уже… никогда до этого! Словно девочка, женщина стояла, боясь пошевелиться, глядя на верховного жреца и внимая каждый жест, ловля каждый его вздох. Но она не могла признаться в этом. Тогда не могла.