Через минут пять вдалеке появился мерцающий огонек из окна.

– Вот вам туды, где лампадка светит.

«Ну слава Богу, сейчас завалюсь спать», – заранее мечтал. Федя заглушил мотор. Вышли из машины и стали пробираться через заросли – тропинки не наблюдалось. Войдя в дом через сени, мы попали на кухню. В левом углу находилась печь, чисто выбеленная, в правом – окно с горящей лампадкой и небольшой деревянный стол с двумя табуретками. На столе стоял таз, накрытый полотенцем, на стене – несколько деревянных полок из неотесанных досок, полностью заставленных банками, – вот, пожалуй, и все, что сразу зафиксировали мои глаза.

– Здрасте Вам. Я – Авдотья Лукинична.

Передо мной стояла худощавая, невысокого роста пожилая женщина с большими голубыми глазами. Ее пристальный взгляд смущал меня: она смотрела на меня, как будто изучала музейный экспонат. Белоснежный платок на голове подчеркивал плавный овал ее лица. «В молодости явно слыла красавицей», – подумал я.

– Володя. Очень приятно познакомиться.

– Знам, знам, как звуть, когда пачпорт развернуть, – смеясь, проговорил Федя.

– Ты давай, Лукинична, принимай жильца как положено! Черный кот, лежавший возле печи, вытянулся и зашипел.

– Чаво горлопанишь, окаянный, опять Ваську напугал! Иди с Богом, Иванова дудка. Авдотья развернула Федю и выпроводила из дому.

В избе пахло чистотой и пирогами. Тишину нарушил звук мотора отъезжающей машины. Через пять минут все стихло. Авдотья вернулась.

– Не обращайте внимания, быват, что-то находит на няво. Может, руки хотите помыть с дороги? Умывальник в сенях, полотенце на крючке чистое. Нужник за домом. Пройдемте, покажу покои.

Мы вошли в небольшую комнатку. Лампадка, стоявшая на сундуке, давала слабый свет, дуло из окна, фитиль танцевал под лампой, искажая наши тени. Справа находилось мое временное ложе – железная двухспальная кровать с высокой периной и многочисленными подушками, выстроенными в ряд. В левом углу висели иконы. Авдотья перекрестилась и поклонилась им.

– Вы верующая, Авдотья Лукинична?

– Глупый вопрос задаете, конешно, веруща, иль подумали, образа для красоты повесила? А вы небось атестат?

– Атеист, – поправил я.

– Не могу запомнить паршивое это слово. Авдотья перекрестила рот.

– А Вы где спать будете?

– В сенях, милок, летом завсегда там отдыхаю.

– Электричества по всей деревне нет?

– Чаво нету?

– Свет есть у вас?

– А как же, с рассветом и появится. Солнышко завсегда светит. Вы свои пожитки оставляйте и пойдемте чаю попьем с пирогами.

– Спасибо, я не голоден, в поезде не выспался, с ног валюсь.

– Так отдыхайте, силы набирайте. Спокойной ночи!

– И Вам того же.

Она прикрутила фитилек в лампадке, натянула занавеску, заменяющую дверь, и пропала в темноте. Белоснежная накрахмаленная постель пахла скошенной травой. Разве матрац может сравниться с периной? Она словно обнимает со всех сторон и убаюкивает. Я моментально заснул.

Грохот падающей на пол металлической посуды прервал мой сон. Посмотрел на часы: стрелки показывали ровно 8.30. Потянулся, вставать не хотелось, если бы не звала естественная нужда. Надел спортивный костюм и, прихватив с собой зубную щетку с пастой, отправился к намеченной цели.

Авдотья Лукинична суетилась на кухне, накрывая на стол.

– Доброе утро, Авдотья Лукинична!

– Доброе для меня, коль имя мое не позабыли. Умывайтесь, затем завтрикать будем, – сказала, не оборачиваясь, и продолжала возиться с посудой.

Вернулся с начищенными зубами, и моя рука потянулась к пирогам.

– Тольки с картоплей напекла, – она ближе пододвинула ко мне тарелку.

– Очень вкусно! – сделал комплимент и потянулся за вторым. Из глиняного кувшина Авдотья Лукинична налила молоко в граненый стакан.