В качестве «медовых суток» нам с Нико удалось провести одну блаженную ночь в постоялом дворе пятнадцатого века. А более длительный отпуск мы решили взять попозже, когда дети привыкнут к новому укладу, который, судя по поведению Франчески две недели спустя, грозил наладиться разве что на рубеже следующего столетия.

Старания Нико в течение предыдущего года постепенно приучить ко мне Франческу ни к чему не привели. Тщетно мы пытались создать семейную атмосферу, то устраивая вечерние посиделки дома, то заваливаясь в кино. Пальцев одной руки хватит пересчитать моменты, когда девочка не отпускала колких замечаний, что Кейтлин была лучше/стройнее/выносливее/веселее меня. Даже если мне удавалось проявить «высший пилотаж», у Кейтлин это все равно получалось лучше и с меньшими усилиями. В конце концов Нико пустил все на самотек по принципу «хочешь не хочешь, а терпеть придется», однако было решено, что мы с Сэмом переедем к нему не раньше чем за неделю до свадьбы, чтобы, подведя окончательную черту в отношениях, так или иначе найти способ ужиться вместе.

– А ты не против переехать в дом, где жила Кейтлин? – спросил Нико, когда сделал мне предложение несколько месяцев назад.

Я отмахнулась от его озабоченности, думая, что просто смешно хоть на минуту усомниться по поводу переезда из мышиной норки, где обитали мы с мамой и Сэмом, в викторианский особняк Нико с двумя ванными комнатами и четырьмя спальнями. Правда, я попыталась придумать, как, не выглядя бесчувственной скотиной, сказать: «Мне не хочется спать в постели, которую ты делил с первой женой, и уж тем более в той, где она умерла», но не смогла.

Однако Нико, словно заглянув в самую дрянную, самую подлую часть меня, вдруг заявил:

– А кровать мы купим новую. И выбирать будем вместе. – В подробности он вдаваться не стал, и я была до смешного благодарна, что не пришлось гадать, на какой стороне матраса с эффектом памяти спала Кейтлин.

Впрочем, новая кровать все равно не позволила мне чувствовать себя здесь как дома. Даже через две недели после свадьбы я по-прежнему просыпалась с мыслью, что отрубилась посреди фотосессии об интерьерах для глянцевого журнала. Серые подушки с бирюзовой крапинкой подчеркивали изящество стульев в тонкую полоску. Платяные шкафы в стиле шебби-шик[3] с керамическими ручками выглядели так, будто их сделали вручную в Тоскане. И все было на своих местах, даже для подносов имелась на кухне специальная стойка. В доме Нико царил такой порядок, что создавалось впечатление, будто на самом деле там никто не живет. Полная противоположность маминой обители, где в коридоре валялось велосипедное снаряжение Сэма, в солнечном углу гостиной, как триффиды[4], разрастались комнатные растения, а хомяку Сэма отводилось больше места, чем всем нам, вместе взятым, если учесть бесконечные метры его беговых лабиринтов и ветвящихся тоннелей. Что бы ни потребовалось отыскать в особняке – упаковку для подарка, запасной предохранитель, колышек, чтобы подпереть подсолнух, – Нико наверняка ответил бы: «Возьми вон в том ящике». Я же привыкла выцарапывать нужную вещь, нырнув в развалы под раковиной, как такса в кроличью нору. Похоже, всякий раз, как в доме появлялось что-то новое, Кейтлин безжалостно выбрасывала что-то старое.

Мне отчаянно хотелось съехать из маминой квартирки. Последние три года снимать свое жилье было уже не по карману, и мы с Сэмом вдвоем спали на диване-кровати в маминой гостиной. Благодаря многочисленным гирляндам, лоскутным подушкам и радужным покрывалам обстановка напоминала марокканскую касбу