…Прочитав несколько предложений из тетради, Настя умиротворённо засыпает. Много она никогда не могла прочесть.

«Философ! Какой же ты, Коленька, у меня умный… Был…»

«Этот Толя крепко влип. Понимает он или всё ещё хочет уверить меня, что вот-вот всё поправится?» Семён с безнадёгой взглянул на старого худого азербайджанца. В глазах у того стояло отчаяние и мольба. Начиналось-то как?

Не раз, и не два он встречал этого мастера-плиточника в разных местах: в торговых центрах, в школах, в больнице, когда тот занимался ремонтом или отделкой. Результат работы всегда был налицо, вернее, на лицевой поверхности стен и пола. Поэтому и пригласил его для ремонта квартиры. Надо было положить плитку. Сошлись быстро, цена устраивала.

Во время работы Толя (так он себя назвал) много рассказывал о себе. Поначалу Семён не прислушивался. Относился к нему как к радио на кухне. Говорит, ну и пусть говорит. Понять его было нелегко. Говорил по-русски плохо. Лучше сказать, вообще плохо говорил, с каким-то дефектом, с трудом, неразборчиво. Но, если приноровиться, со временем начинаешь понимать.

Получалось, что сюда, в наш город, он попал служить в стройбате лет 35 назад. Строил много чего, в частности, ту девятиэтажку, где Семён сейчас жил. Оттрубил, сколько надо. Потом так и остался. Строил то одному начальнику, то другому. Шли годы, а он всё строил, ремонтировал, и не кончалась работа никогда. Подумалось при этом Семёну, что зарабатывал человек, поди, большие деньги. Однако когда увидел, где и как живёт Толя – опешил. Крохотный участок земли, голый двор. Деревянная хибара с гнилым забором. Впрочем, так же жил и другой знакомый азербайджанец-каменщик. Что такое? Сапожник ходит без сапог? Их соотечественники, которые стоят или сидят на рынке – живут в двухэтажных особняках. А те, кто действительно работает не покладая рук – бедствует? Семён стал прислушиваться к Толиным рассказам.

…Поехал я один раз в Москву. Деньги хотел заработать. С товарищем. А тот мало что умел. Всё надо объяснить, показать. Хозяин нам ключи оставил, сам на даче. Я работал, товарищ помогал. У него ещё сын маленький. Он с собой взял. Зачем? Не с кем было оставить?

Один раз он уронил себе на ногу. Распухла. Он пошёл в больницу. Полюсов у нас нет. Он взял у меня деньги и пошёл. Я работаю, сын рядом сидит. Товарища нет. Уже долго. Я стал беспокоиться. Мне звонят на телефон.

– Вы такого-то знаете?

– Да.

– Что он в Москве делал?

– Мы работаем здесь.

– Где живёте? Разрешение есть на работу?

Я испугался. Спросил: «Что случилось? Почему спрашиваете?»

– Машина сбила вашего товарища. Насмерть.

Я всё бросил, поехал, куда сказали. Вечером поздно вернулся. Мальчишка лежит весь в крови. Он тут без меня взял электролобзик, что я бросил. Стал играться. Тот включился – и по руке, палец отрезал. Куда пойти – не знал. Тряпками замотал и ждал меня. Повёл его в больницу. Много денег платил, чтобы врач не сообщал в милицию об этом. Сын сказал, что хоронить отца надо дома, в Узбекистане. Все деньги, какие были с собой, всё, что заработал, всё ушло. Привёз его родственникам. Думал, хоть за дорогу заплатят. Куда там… Сказали, что я сам во всём виноват. Вот так я побывал в Москве на заработках.

…Ещё ездил я в этот… Симбирск? Холодильник такой был. Помнишь? (Семён стал припоминать города: Новосибирск, Омск, Орск). Во, Орск. Сказали, там большие деньги платят.

Я купил билет, приехал. Привели в бригаду. Большой дом, три этажа, комнат много. Человек 10 в одной комнате стены делают. Я посмотрел, не могу понять. Делают раствор понемногу, потом – на стену. Я попробовал, смотрю, а это гипс, алебастр. Он же быстро застывает, минуты 2—3, много не сделаешь раствора. Говорю: «Вы чего?» А они: «Хозяин так сказал. Мы не будем спорить».