«Самая любимая,

не смогу жить без тебя.

            Сергей»

На обороте – Сергей. Насколько вы были близки? Да что я, все же ясно – «Самая любимая».

Я ломанулся в коридор, запнулся, зацепил косяк, чуть не упал и остановился лишь перед тумбой.

Я никогда раньше не испытывал такой ненависти к неодушевленным предметам. Я ненавидел ворох газет, бумажек и старых прочитанных журналов, скрывающих маленькую картонку с именем и несколькими телефонами. Мне хватило бы и одного из них. Через несколько минут весь коридор был завален бывшим содержимым газетной тумбы, но я все-таки нашел ее и уже, дрожа внутри всем телом, набирал цифры его личного номера.

Вспомнил он меня сразу, сказал, что ждал звонка, и предложил встретиться. Я не отказался, хотя не скажу, что горел желанием увидеть его. Что-то в нем было… не знаю, что. Может, просто он принес плохие новости – самые плохие за последние несколько лет. Восемь.

В кафе на набережной было пусто: еще бы, какой идиот в такую погоду выйдет из дома?! Сергей пил кофе, я заказал чай. Он усмехнулся:

– А я все никак не могу заставить себя пить что-нибудь другое, только кофе.

– Софи варила волшебный кофе.

– Нигде больше так не варят.

Я смотрел на него и понимал, что с каждой минутой, с каждым глотком отвратительного (все познается в сравнении) кофе он нравился мне все больше. И я решил не юлить с ним:

– Как она умерла?

– Как спящая красавица – никто не понял. Только сказали: остановка сердца.

– Да, да, я помню, ты говорил, но… Ты хорошо ее знал, ведь так?

Не знаю, я боялся самоубийства, боялся спросить: «А не было ли это самоубийством?». Просто боялся, хотя за этим и приехал, идиот.

– На завтра назначена свадьба. Была назначена.

Я не ответил ничего, просто достал из кармана то письмо.

– Я нашел его в папке, оно лежало сверху.

Читал он спокойно и медленно и, по-моему, несколько раз. Я смотрел и курил, и жутко хотел вырвать белый листок из его рук. А он все читал.

Затем вздохнул, положил письмо на стол (откуда я его тут же забрал) и только сказал:

– Это не самоубийство. Мы тоже так подумали вначале, но нет. Просто она ушла. Софи не поступила бы так. Только не она.

Я ему верил. Не то чтобы его слова были для меня истиной в высшей инстанции, да и он сам был далеко не авторитетен в моих глазах, но я ему верил. Просто мне не нравилось слово «Самоубийство». Просто перед глазами стояли ее улыбка, ее сияющее лицо, это чертово желтое фото! Но что я знаю о ней?! Сам-то я сильно изменился за восемь лет, ох как сильно…

– Расскажи мне о ней, Сергей.

Он усмехнулся:

– Ты не знаешь, о чем просишь. О ней я мог бы говорить всю жизнь!

– Знаешь, мне некуда спешить.

Он начал не сразу:

– Я познакомился с ней три года назад, когда она вернулась домой после учебы. Я встретил ее впервые в парке, где она гуляла с Лилит, – он говорил медленно, погружаясь в прошлое, как в воду, уходя в него с головой, и взгляд его с каждым словом становился все более туманным.

Но все-таки я вырвал его из этого транса, ощущая, что меня почему-то это начинало раздражать, будто он говорил не со мной:

– Кто это – Лилит?

– Что?

– Лилит – кто это?

– А-а, племянница Софи.

– Дочь Джули?

– А, да. Ты знал Джул?

– Да, немного. Но это тоже было уже очень давно. Сколько уже этой девочке?

– Пять. Было в сентябре.

– Ясно.

– Она жила у Софи после смерти Джули и Ника.

– Ник?

– Муж Джули

– Как? Он тоже? Выходит, девочка – сирота?

Сергей замолчал и опустил глаза.

– Они ехали домой, Никита за рулем и…

– Никита – Ник?

– Да, она его так называла, на французский манер.

– Да она всех так называла! – я осекся. – В школе, по крайней мере.