Платон почувствовал, что кто-то встал рядом с ним и тоже смотрел в темноту ночи, где мелькали огоньки. Он оглянулся и увидел человека, лицо которого ему показалось знакомым. Глаза у него были умные и грустные, а облик стёртый, без резких примет… Один из тысяч, которых видишь каждый день и забываешь навсегда…

Человек улыбнулся и кивнул.

Платон учтиво ответил.

– Вы очень огорчены? – спросил незнакомец. – Вы огорчены сегодняшним просмотром?..

Платон удивлённо пожал плечами.

– Я вижу.

– Да нет, что вы?! Я привык. Кто вы?

– Вы читали «Петербург» Белого? – спросил незнакомец.

– Да, конечно.

– Ну и как?

– Замечательная книга.

– Вам кажется, что жизнь рушится? Что вас теперь отстранят от кино и вообще от творческой работы…

– Кто вы? – повторил свой вопрос Платон.

– Я курирую «Ленфильм». Вы читали Евангелие?

– Естественно.

– Кто вам больше нравится – Пётр или Иуда?

– Не могу так сразу.

– А вы подумайте и скажите честно.

– Мне оба не нравятся, – сказал Платон. – Но Иуда совершил поступок. Ему сделали сверху предложение, от которого он не мог отказаться… Без него не могло ничего случиться…

И снова курили молча.

– Он стал причиной… началом великих страданий… – продолжал горячо Платон Фолтин. Он всегда испытывал воодушевление, когда приходила яркая мысль, и пытался развить её до абсурда. – Пётр и Иуда были первыми, в ком заговорила совесть… Один заплакал, другой повесился…

– Совесть… – задумчиво, даже печально произнёс куратор. – В одном из последних словарей рядом с этим словом курсивом написано «Устар.», то есть устаревшее понятие.

Платон давно не встречал среди людей своего возраста такого близкого человека. Или ему показалось? Такого думающего… Или показалось? Зачем он погубил себя? Когда он сломался или когда его сломали или приручили? Купили… Или показалось? И его, Фолтина, хотят купить? Или показалось?..

– А я знаю, о чём вы думаете, – сказал Куратор.

– Не знаете.

– Знаю.

– Ну и о чём же?

– Вы думаете о следователе, который допрашивал Николая Степановича Гумилёва… Но я не доносчик, я не Иуда. Я не следователь… Я, как бы это точнее… Ну, скажем… Есть люди, которым уготован путь апостола Петра. И наш главный тоже не Иуда… Пётр… И большинство моих коллег думают как я… Как вы думаете… И даже в отделах ЦК многие придерживаются таких взглядов… И может быть, половина России думает как мы. Благодаря нам мир увидел картины Тарковского… Благодаря нам отпустили на Запад Солженицына, Галича, Аксёнова… Нам как кислород нужны талантливые люди. Мы стараемся уберечь их от ошибок… Но, если случается форс-мажор, мы отрекаемся… Как отрёкся апостол Пётр… Наш «Титаник» такой большой. И старый. Всё трещит. А вокруг айсберги… – Он смотрел на Фолтина спокойно и доверительно.

«Провокатор? – подумал Платон Фолтин. – Или правда так думает?»

А тот продолжал:

– С верными да глупыми нам и айсберга не нужно… чтобы пойти ко дну… Когда потонет… когда погибнет наш «Титаник», столкнувшись с айсбергом ваших самолюбий, никому не нужны будут ваши дерзкие фильмы, ваши стихи и ваши романы, никому не нужны будут ваши традиции и ваша культура. На сто лет воцарится хаос. В кино и литературе возобладают «сиськи-письки» и «письки-сиськи» и криминал как естественное состояние человечества. На сто лет, пока не появится новый Пушкин, пока его не убьют снова и не раскаются… А может быть, и это слишком оптимистические прогнозы, а впереди вас ждёт только гибель. Гибель вашей культуры и торжество стервятников-падальщиков… Новая революция будет кровопролитнее и страшнее революции 17-го года. У первых коммунистов были идеалы. У наших нынешних революционеров нет ничего, кроме жажды власти и денег…