– И почему склоняемся к доверию

К тебе мы без всякого неверия,

Когда не спрашивая нас,

Свои слова ты с себя стряс. – сложив руки на правом колене, поставленном через левое, наклонившись к спящему, прохрипел король.

– Ваше Величество! Я заснул? Прошу прощения, я не хотел. – чуть не задев голову Клавдия, вздрогнул учёный.

– Оставь свои ты оправдания.

Слабы не те, которых в засыпания

Влекут сирены полнолуния,

А лишь боящиеся пробуждения.

Пойдём.

Укутавшись в одеяла и спрыгнув на землю, скованные клятвой отошли к ясеню.

– Мой Король, почему в полночь? Они уснули через пару минут после отбоя.

– Живём мы с ними больше твоего.

Последний, погружённый в сон,

Не раньше дюжины минут последнего

Свершил обдуманный последний стон.

Исполни наш приказ, и руки пусть возьмут,

Скрепишь же этим дружбу и доверие меж нами.

Слова летят, мысль остаётся тут.

Клавдий протянул тканевый свёрток, после раскрытия которого, по ладони Вячеслава Владимировича раскатились таблетки.

– Зачем они мне? – дрожа, как будто удерживая в руках незаконным путём добытый предмет, подняв несколько ссыпавшихся на землю таблеток, испуганно воскликнул Вячеслав Владимирович.

– Принять их должен собрат

Наш царственный сосед.

– ЛевГен? – помедлив, обдумывая аллегорию Клавдия, предположил Вячеслав Владимирович.

– Король, вы хотите, чтобы я подсыпал старику всё это?

– Понятна и чиста речь наша.

– Где вы столько взяли? Украли? – боязливо, в отвращении и страхе, собирая препараты в ткань, вспоминая слова студента «в саду… убил… яд», проговорил Вячеслав Владимирович.

– Противен унизительный поступок нашей крови.

Но нам и в их отсутствие здоровей.

– Я…я не знаю. Это же убийство!

– Усильем воли над собой, преодолеешь страх.

Покончи с тяжкими мучениями в существах.

Как только душу грешного взнесёшь ты над землёй,

Вобьёшь скрепляющий кирпичик шаткой мостовой

Для новых беженцев, изгнанников и отверженных.

– Каких новых изгнанников? Вы хотите, убив старика, освободить его кровать, и чтобы к нам госпитализировали ещё одного? – мозг Вячеслава Владимировича, отдыхавший несколько недель, от этого уставший, нашёл пищу для скорых догадок.

– Всё верно. Но исполняя долг не медли,

И заверши его в ближайши дни.

– Это аморально – отказываться от клятвы – но я не убийца.

– Он стар, и умертвишь его сегодня ты

Иль завтра от гнилой косы —

Мы разницы не видим.

Святой союз пред Богом данной клятвы нерушим!

В согласии беспрекословной и неоспоримой службы

Ты обещался. И коль не можешь данное сдержать,

Последует изгнание или казнь.

– Казнь? Мы живём в XXI веке, что за средневековые традиции! Вы не король, который может распоряжаться судьбами людей, как ему вздумается! Я не буду участвовать в этом фельетоне. – Вячеслав Владимирович резко развернулся в направлении госпиталя, но не сделав ни шагу, снова повернулся. – Женщину, которую вы зовёте Гертрудой, в реальном мире все знают как Николь.

Более плавно совершив пол-оборота, Вячеслав Владимирович подошёл к балкону. От безрезультатных попыток зова Николь, учёный перешел на более устоявшееся в «Небуйной» её наименование, так же оставшееся без внимания.

– Прав был студент на ваш счёт. Вы тот, кто портит коллектив изнутри. Плесень, поражающая центр хлеба. Мель среди бурного течения. – горячестью отапливая тело, и охлаждая губа слюной, в избытке наполнившей рот, твердил Вячеслав Владимирович.

– Наши поступки не глупей твоих.

Ведь по твоей вине застряли мы как пара часовых. – не поддавшись всполохнувшим эмоциям собеседника, отозвался Клавдий.

– Позовите вашу «жену».

– Увы, но твой пример и вид в наших глазах,

Не позволяют беспощадно тратить время.