– Именно, – Скалл кивнул. – Свяжитесь с нашим бюро в городе, пусть подготовят дополнительное сопровождение. Я не хочу никаких эксцессов, пусть гражданские калидианцы и уж тем более их военные не суют носа в наши дела. Вам все понятно?

– Да, сэр, – сказал Коулток без всякого энтузиазма. – Будет сделано, сэр…

– Хм. А что до тебя…

Скалл наклонился и посмотрел в совершенно потерянное лицо Грима.

– Радуйся, что тебе выпадает возможность полюбоваться родным городом в последний раз. Когда мы получим от тебя всю необходимую информацию, я лично вызовусь отрубить твою немытую голову.

Двое охранников отступили от двери. Они проводили ехидными взглядами прошедшего мимо них Скалла. Второй офицер, шедший за ним следом, смерил солдат недовольным взором.

– «У тебя нет чести, нет мужества!» – передразнивал слова Скалла один из охранников. Второй его слушал и хихикал. – «А ну признавайся: сколько раздобыл информации в нашем захолустье, лысый червь, а?»

– Кейнс, Дек, – произнес Коулток невозмутимо, – два наряда вне очереди. Услышу еще раз насмешки в адрес бригадира, отправлю в карцер. Обоих.

Пошутивший охранник расстроенно опустил взгляд. Второй ободряюще ткнул товарища локтем в плечо.

– Да ладно, Кей, оно того стоило.

Следующую ночь «шпион Калидианской армии» почти не спал. Его бросили в маленькую, сырую камеру, единственным источником света в которой было небольшое окошко под самым потолком. Узник не мог даже дотянуться до него, хотя роста парень был приличного. Голова неслабо болела, как, впрочем, и остальное тело. Грим лежал на грязном куске сена, игравшем роль койки, и смотрел на покрытый паутиной и плесенью потолок. Он с грустью размышлял о событиях последних дней.

– Ох… что теперь будет… – парень повернулся на бок и уставился на каменную стену. – Теперь совсем нет выхода… совсем нет выхода…

Эту фразу он повторил раз пятнадцать вслух и еще столько же раз про себя. Слезы сами навернулись на глаза, сдерживать эмоции не было смысла. Он заплакал.

Когда боль в теле чуть поутихла, Грим попытался уснуть. Дурные мысли продолжали лезть в голову, и столь необходимый сейчас сон никак не приходил. Луна тусклым светом озаряла стены темницы, делая комнату менее мрачной. Одинокий пленник переворачивался с боку на бок на «кровати» из сена и вспоминал самые яркие моменты своей жизни еще до того, как он оказался на улице.

Ему сразу вспомнился цирк. Когда-то, давным-давно, он жил и выступал в нем, был помощником мастера-фокусника. Гриму вспомнились немногие товарищи и знакомые, которых он там приобрел. Теплая кровать. Вкусная еда, хотя бы иногда. Это было лучшее время в его жизни. Люди, окружавшие Грима, восторженные крики публики и аплодисменты – пожалуй, самое яркое и приятное воспоминание из всех. Да, быть может, сам он и не был никогда известным или хоть сколь-нибудь искусным артистом. Не выступал самостоятельно, да и честно признаться, не доверяли ему никаких больших и сложных задач. Но эта жизнь все равно его устраивала, он чувствовал себя немного полезным, и в этом заключалось его персональное, маленькое счастье. Быть нужным дома. Только вот в один момент все резко оборвалось, его жизнь словно кто-то перерубил топором и откинул счастливую часть куда-то далеко в сторону.

После пожара в цирке он остался на улице. Один. Воровство, бродяжничество, бесконечные скитания по ночлежкам, побеги от трактирщика, которому уже на протяжении нескольких месяцев не возвращаешь деньги, взятые в долг, – обычное дело для его нынешнего образа жизни. А что же дальше? Отрубленная из-за глупости голова?