«Это человечество, – думает священник. – Это его лицо».

– Святой отец, это вы? – Голос Агаты едва слышен; он тих, как мышиный писк, и пронзительно высок, как крысиный визг.

«А это – голос людского племени».

– Да, Агата, это я.

В пещере темно. Женщина вглядывается в человеческую маску, которую он носил с младенчества.

– Я не могу заснуть, святой отец. Вы посидите со мной немного?

– Да, Агата, я с тобой посижу.

Тела своих жертв он выносит из пещеры по две штуки зараз. Берет каждое под мышку, тащит наружу и без лишних церемоний бросает в яму, а потом идет за следующей парой. После Агаты он убил всех остальных. Никто не проснулся. Священник действовал тихо и быстро, но при этом спокойно и уверенно. Тишину нарушал только шорох ткани в тот момент, когда лезвие ножа входило в сердце. Так одно за другим умолкли сорок шесть сердец. Теперь билось лишь его собственное.

На рассвете начинается снегопад.

С минуту он стоит у входа в пещеру и смотрит в пустое серое небо. Снежинки падают на его бледные щеки. Это его последняя зима за очень долгое время. В равноденствие сюда приземлится капсула и вернет его на корабль-носитель, а уж там он будет ждать, пока специально обученные люди очистят Землю от человеческой заразы. С борта корабля, из безмятежной пустоты, он будет наблюдать за тем, как бомбы уничтожают все города до единого и стирают с лица Земли следы человеческой цивилизации. Конец света, о котором люди бредили с тех пор, как начали себя осознавать, наконец наступит. Только произойдет он не по воле какого-то там разгневанного Бога, а совсем наоборот, все будет сделано безучастно и хладнокровно. Именно так, как маленький священник вонзал нож в сердца своих жертв.

Снег тает на его лице. До конца зимы остается четыре месяца. Сто двадцать дней до начала бомбардировки. А потом бросят в бой Пятую волну – людей-пешек, которых выучили уничтожать себе подобных.

Он у цели. Скоро все будет кончено.

Маленький священник спускается во «Дворец богов» и разговляется.

Бритва рядом со мной прошептал:

– Беги.

Его пушка громыхнула у моего уха. Его целью была кроха, которая есть сумма всех вещей. А его пуля – мечом, который разрубил сковывающую нас с нею цепь.

Чашка.

Умирая, Бритва посмотрел на меня нежными печальными глазами и прошептал:

– Ты свободна. Беги.

И я побежала.

Я вылетела в окно сторожевой вышки, и земля понеслась мне навстречу.

Приземлившись на бетон, я не сломаю ни одной кости и даже не почувствую боли. Меня усовершенствовал враг, мой организм способен выдержать падение с гораздо большей высоты. Последнее было с пяти тысяч футов, так что нынешнее – плевое дело.

Я приземляюсь, делаю кувырок, встаю на ноги и срываюсь с места. Огибаю вышку, бегу по взлетной полосе к бетонному барьеру и ограждению с колючей проволокой поверху. Ветер свистит в ушах. Я быстрее любого животного на Земле. Гепард в сравнении со мной – черепаха.

Расставленные по периметру часовые наверняка видят меня. И человек на вышке тоже. Но я не слышу выстрелов. Никто не отдал приказ убить меня. Я пулей мчусь в конец взлетной полосы.

«Им тебя не поймать. Как им поймать тебя в принципе?»

Имплантированный в мой мозг процессор все просчитал еще до того, как я приземлилась на бетон. Он уже отправил необходимую информацию тысячам микроскопических дронов, которые отвечают за мою мышечную систему, и мне не надо думать ни о скорости, ни о хронометраже, ни о точке атаки. Хаб все делает за меня.

Конец взлетно-посадочной полосы. Я прыгаю. Пятки пружинят от бетонного барьера и отправляют меня к забору. Колючая проволока готова впиться мне в лицо. Между спиралью колючей проволоки и верхом забора всего два дюйма, но мои пальцы точно попадают в эту щель. Я отталкиваюсь и, выгнув спину, перелетаю через забор ногами вперед.