Видеозапись. Чёрное пятно из леса. Падающее под его напором белое пятно.

И брелок в виде кота на асфальте.

Снова лицо Ксюши перед глазами.

– Прости меня, – прошептал он едва слышно.

Воздуха в лёгких снова стало не хватать.

Внезапно его телефон зазвонил, заставив все сигнальные системы в организме своего хозяина подпрыгнуть от окончания долго ожидания и нетерпения получить хоть какие-то новости, но звонок, как тут же оказалось, не имел никакого отношения к поискам – звонил Макс Речинский – редактор, которому срочно понадобилось обсудить с ним роман их нового автора, Евгении Васильковой. Сейчас Георгию стоило немалых усилий собраться и сообразить, о чём идёт речь и чего именно Макс от него хочет. Ещё несколько усилий ушло у него на то, чтобы ответить ему, а так же сообщить своему заму, Игорю Антонову, что на сегодня, да и, скорей всего, на ближайшие дни, он остаётся за главного.

Ни через час, ни через два, ни позже так ничего и не поменялось. Позвонил Юра и осторожно, тоном, словно уговаривал поесть озлобленного сумасшедшего, готового в любой момент начать буйствовать, посоветовал ему выйти на объездную загородную дорогу, где его подберут, но Георгий не собирался сдаваться. Он знал, что поисковые работы в лесу и по всей окружающей территории сейчас только начинаются. Его участие в них, пусть даже и другие сочтут её незначительной, было на данный момент единственным, что он мог для неё делать. И даже если, как он понимал в глубине души, всё это отчасти было лишь иллюзией действий для собственного успокоения.

Она не знала, сколько прошло времени и где сейчас находится. Не открывая глаз, она попыталась пошевелиться – и не смогла. Тело будто превратилось в сплошной свинец, налитый тяжёлой болью – словно накануне оно упало с большой высоты и плотно впечаталось в асфальт. Почти сразу же вместе с болью и невозможностью двигаться, пришла тошнота. Тёмно-красные круги, похожие на брызги густой крови, вспыхивали под веками, словно взрывая изнутри черепную коробку.

Сплошная кровавая каша.

Ксюша медленно, ещё не совсем осознанно, снова предприняла попытку движения. На этот раз, с огромным трудом, та получилась – но в то же время её всю пронзила острая ноющая боль, воткнувшись в неё тысячами ножей, ударами молотка прокатившаяся по костям, суставам и голове, которая едва не разлетелась на части. Кровавые круги перед глазами с грохотом взорвались, озарив мозг слепящей вспышкой тошнотворного света.

Она инстинктивно зажмурилась. От боли и тошноты ей стало резко не хватать воздуха, и, желая вдохнуть, она, превозмогая боль, отчаянно начала двигаться и открывать рот, чтобы заглотить как можно больше кислорода. При этом она услышала тихий, жалобный, полный боли стон. Но спустя мгновение поняла, что этот стон исходит от неё самой.

Боль усилилась. Теперь она даже могла сказать, в какой точке та достигала наивысшего пика – там, где чувствовалось некое ограничение, стягивающее те места.

Запястья. Словно горели огнём.

«Он же связал их верёвкой!»

Жуткая мысль всколыхнула в ней все недавние воспоминания. Они, возвращаясь, всплывая из чёрных глубин, окутывали её, медленно, по мере их излияния, погружая в тошнотворный, сковывающий тело страх.

Воспоминания, больше походившие на кошмар. Не на реальность.

«Может, так оно и было? Может, мне просто приснился дурной сон? Пожалуйста, хоть бы всё это оказалось так!»

Ксюша дрожала, и всё не решалась открыть глаза, опасаясь того, что может увидеть.

Теперь, почти придя в себя, она осязанием могла понять, что лежит на чем-то мягком. Это, пожалуй, могло послужить аргументом для того, что ей всё приснилось, и она сейчас лежит дома, в своей кровати.