Он поднял взор на жену, словно желая лишний раз убедиться в её красоте и свежести.

Лай любил свою супругу и, его не меньше огорчало отсутствие потомства. Это единственное, что омрачало семейное счастие фиванского царя.

Наконец, правитель Фив решил обратиться за советом к Дельфийскому Оракулу и отправился в путь. После свершённого обряда, Оракул страстно изрёк: «Лай, оставь мысль о потомстве! Ты решил спорить с богами». Лай упрямо смотрел себе под ноги, словно эти слова относились к кому-то другому. Лицо же горело гневом и нетерпением.

–Но уж коли ты вопросил, – помолчав продолжил Оракул, -вот ответ богов: ты родишь сына и погибнешь от его руки.

Ничего не видя перед собой, вышел Лай из Храма. Тяжело было смириться с услышанным. Но как умилостивить богов или как обмануть их!? Ужас и отчаяние переполняли фиванского правителя. Горе и бессильный гнев объяли его душу. Лай решил не сразу возвращаться в Фивы, а повременить и на некоторое время остаться в Дельфах. Ему надо было побыть самому с собой, всё обдумать и решить – либо смириться с волей богов, либо…

По возвращении из Дельф Лай застал Иокасту за рукоделием. Глаза её светились любовью и преданностью. Она попросила сесть мужа рядом.

–Лай, мы с тобой счастливейшие из людей. Ты знаешь, боги услышали мои мольбы, – она сияла и фиванский царь невольно любовался ею, – боги услышали нас, они даруют нам наследника.

Лай в замешательстве взял нить из рук супруги и стал её крутить, пропуская между пальцев. Страх поразил его в самое сердце. Вот и свершилось – он породил свою смерть. Царь взглянул на нить в его руках. «О, эта нить подобна нити Мойр. Опережу Отропу. Я сам её порву, сам решу судьбу убийцы, которому не суждено будет стать им». Нить в руках Лая лопнула, когда он в очередной раз пропускал её между пальцами. Лай вздрогнул.

–Ничего, – по-своему истолковав смятение на лице царственного супруга, утешила его Иокаста, -я свяжу её и продолжу своё занятие.

ПОСЛЕ ПИРА.

Во дворце Полиба в этот день было много гостей. Сам Полиб, правитель Коринфа, недолго находился за пиршественным столом. После полудня он удалился с немолодыми именитыми гостями в деловые покои для разрешения политических вопросов и для выяснения кое-каких обстоятельств по заключению договоров с соседними полисами.

Рядом с Эдипом, сыном Полиба, возлежал Гераклит, его ближайший друг ещё со времён гимнасий. Приятели друзей нередко задавались вопросом -что связывает этих, совершенно противоположных по внешности и духу людей.

Эдип был высок, строен, светловолос, очень красив лицом. Его спокойный ровный характер обеспечивал расположение к нему, как его сверстников, так и умудрённых жизнью и опытом коринфян. Рассудительность, с которой он подходил к любому, даже самому малозначащему вопросу, удивляла окружающих, изумляла их и в тоже время, заставляла прислушиваться их к его мнению. Гераклит ,рядом с Эдипом, казался маленьким. Он уже прибрёл брюшко для потаения в нём излишеств. Чревоугодие способствовало легкомыслию и скептицизму, которые отличали этого человека. Он любил позубоскалить, принимал решения, следуя страсти, не обдумывая и не заботясь о последствиях. Его тёмные с рыжим отливом волосы, казалось, всегда были в беспорядке. Небольшие, прищуренные глаза беспрестанно стреляли по сторонам в поисках объекта для насмешек. Ещё будучи в гимнасиях, он пристрастился к кубку Бахуса, много смеялся, быстро и много говорил. Во время возлияний Гераклит не знал меры ни в вине, ни в еде, сильно потел и лицо его становилось блестящим и красным.

Теперь они возлежали друг против друга. Кубок Эдипа едва был отпит, Гераклит же подтрунивал над товарищем,