– Я думаю, потомки не упрекнут нас в излишней помпезности. Городской совет уже утвердил эскизы. На работы нужно где-то месяца 2–3… – докладывал Рёстлер, демонстрируя наброски будущего памятника асу-подводнику. Фленсбург помнит своего героя. Рядом с ним за столом сидел заметно постаревший Вальтер Демански – этот человек, как богемский лепрекон, сосредоточил в своих руках уже практически все финансы Империи, недавняя опала Шахта ему в этом очень поспособствовала.

– Деньги найдем, – бесстрастно ответил он. – Сейчас их куда больше летит в такую прорву… Представляешь, – грустно улыбнулся он, – война, оказывается, черт побери, такое затратное мероприятие…

– Красный мрамор обещали поставить из Сен-Назера, – продолжал, как бы не слыша его, чтобы не затевать ненужной полемики, Рёстлер. Дома у Демански за кружкой пива или за стаканом шотландского виски – куда ни шло, но тут они встречались в рабочем кабинете на Вильгельм-Платц, и разговор носил официальный характер. Не до сентиментов.

– Не стоит. Мне кажется, его памятник должен быть из немецкого мрамора.

– Я думал об этом. Есть протокол о намерениях с Рейнланд-Пфальцем, – мгновенно предложил другое решение Рёстлер.

– Вот это лучше. Я понимаю, Франция, он там воевал… Но это все-таки дом, родина… Эх, жаль, что у меня остался только один внук… – Демански задумался. Его внук был не кем иным, как сыном Ройтера. Смерть героя была для него еще и личной потерей. Демански не верил в конспирологию. Для него, финансиста, единственной реальностью были цифры, а смерть в последнее время слишком очевидным фактором финансовых рисков, чтобы в нее не верить.

– Ну-у-у… я надеюсь… Анна… еще достаточно молода… – выдавил, с трудом подбирая слова, «Душка-Ганс» – так прозвали Рёстлера в 1-й флотилии за виртуозное умение корчить «своего парня» в любой компании – хоть в матросском кубрике, хоть в штабе, хоть в местном отделении гестапо.

– Э-э… – неопределенно махнул рукой Демански. – Это уже эрзац. Война выкашивает лучших… Увы… Жаль, что я так мало знал своего несостоявшегося зятя… Возможно, он был бы хорошим промышленником или биржевиком после войны…

– А как ваш бразильский проект? – перевел тему Рёстлер.

– Движется, – уклончиво ответил богемец. Он не хотел вдаваться в подробности. Да и к чему они рёстлеру? Он – человек Гиммлера, а в данном случае что Гиммлер, что Канарис – разницы никакой. Оба хуже. – Как ваше чудо-оружие?

– Движется, – в тон ему ответил Рёстлер – Не так быстро, как хотелось бы, но, думаю, к концу года мы получим опытные образцы.

– И что, «томми» будут повержены в вечную тьму?

– Не надо иронизировать. Вот представьте себе – корабль вне зоны поражения любым оружием, включая «Фау». Да к тому же «Фау» не точна, как известно. Так вот, корабль готовится выйти на боевой курс и нанести удар. Ничто не предвещает беды – вдруг вокруг него вода как будто закипает, меняет свою плотность, и корабль погружается в воду вместе со всем экипажем. Море выплевывает брусья, ящики и прочий хлам. Другой вариант – нам нужно захватить корабль. Я посылаю импульс, которым вызываю у команды необъяснимое чувство паники. Объявляется шлюпочная тревога, через 15 минут корабль в полном боевом снаряжении готов к принятию трофейной командой. Третий вариант – я перестраиваю систему из боевого положения в разведывательное – я могу слышать все переговоры команды, причем на расстоянии сотни километров. Впечатляет?

– Несомненно. Но неужели ничего подобного нет ни у кого из союзников?

– Нет… – Рёстлер щелкнул пальцами. – И не будет. Проект «Радуга» родил пшик. Я говорил. Нельзя верить этой заднице с ушами – Эйнштейну. Все, что у них получилось, – они засунули корабль в поле, а как управлять этим полем, не имеют представления, ну он у них и вывалился тут же. При этом полкоманды сошло с ума. А что ты хочешь? Окажись вдруг вне поля времени? Кто хочешь сойдет с ума. Уверяю вас, просто нам не с чем сравнить, мы никогда в таком состоянии не оказывались. Мы-то действовали умнее в сорок первом.