Денис мучительно копался в памяти, пытаясь подобрать сказку под Гаврилу-дурачка, но сказка не подбиралась, и это напрягало. Что теперь ждать от будущего, юноша не знал. Он вообще ничего не знал! Не знал даже, какой он из себя и как выглядит со стороны. Может, у него, как у Квазимодо, горб за спиной торчит. Увидев молодку с полными ведрами, юноша, недолго думая, сдернул с ее плеча коромысло.

– Какой ты сегодня красивый, Гаврюша, – ласково сказала женщина. – Ты что, пить хочешь?

– Нет, на рожу свою посмотреть, – буркнул Денис, заглядывая в ведро. – У меня, кстати, горба за спиной нет?

С зеркальной поверхности слегка колышущейся воды на него смотрело простоватое лицо деревенского увальня. Очень приятное, надо сказать, лицо. Впечатление, правда, портила всклокоченная копна волос, и юноша начал старательно приглаживать их рукой. Как только пальцы зачесали довольно длинные волосы назад, расплескав их волной по плечам, выражение лица вообще изменилось до неузнаваемости, и его теперь даже увальнем было трудно назвать. Мужественное лицо сурового воина, по какому-то недоразумению облаченного в жалкие лохмотья.

– Так есть у меня горб? – перевел он взгляд на женщину и замер.

Молодка сидела на земле с отпавшей челюстью, выпучив на него глаза. Сообразив, что толку от нее в таком состоянии не будет, парень выдернул из дужек ведер коромысло, с трудом завел его за спину и начал им исследовать свой тыл, заодно почесывая набухающий от удара кнута рубец.

– Горба нет, – удовлетворенно хмыкнул ликвидатор нулевого уровня, возвращая коромысло на положенное ему место, отвесил шутливый поклон ошарашенной молодке и продолжил путь.

Дорога вывела его на базарную площадь, в самом центре которой развлекался народ, глазея на бродячий цирк. Денис подоспел, похоже, к финальной части представления. Жонглер как раз шустро, одно за другим, навесил на шею кольца, которые только что мелькали в воздухе, раскланялся и уступил место шпрехшталмейстеру[1].

– А теперь я предлагаю попытать счастья нашим глубокоуважаемым зрителям! – громогласно заявил он.

Два силача с натугой выволокли из полосатого шатра, в котором артисты переодевались и хранили свой реквизит, огромную гирю и выставили ее на центр площади.

– Тому, кто сможет эту гирю о десяти пудах от земли оторвать, плачу пятак, – обрадовал зрителей шпрехшталмейстер. – Тот, кто дотащит ее до пупка, получит уже два пятака, а тот, кто поднимет ее над головой…

– Получит целый золотой, – прогудел Денис, выступая вперед.

– Гаврила…

– Гаврила…

– Да это же наш убогий!

– Гля-кась, дурачок наш деревенский заговорил! – загомонила пораженная толпа.

– Нет, не золотой, – заволновался конферансье, окидывая взглядом фигуру деревенского дурачка. – Три пятака, не больше.

Габариты двухметрового гиганта его впечатлили.

– А ежели я эту игрушку в небо закину, заплатишь золотой? – прогудел Денис, подхватывая гирю и оценивающе взвешивая ее в руке. – А то мне одежонку нормальную купить не на что.

Однако заработать ему помешал «благодетель». Он ворвался на площадь в сопровождении толпы мужиков, среди которых выделялся осанистый мужчина в добротной рубахе, прижимая сломанную руку к груди.

– Вот он, вот он, ирод! Меня побил, работать отказывается, а я ведь его столько лет кормил, поил, заботился, как о дитяти родном, и все почитай задарма! Ты, Михей, как староста должон…

– Без тебя знаю, что я должон, а что не должон, – огрызнулся Михей, выходя на площадь. – Ты что ж это, Гаврила, безобразничаешь? Кузьма тебя, убогого, в доме своем приютил, уже, почитай, пятнадцать лет кормит, поит, одевает, обувает…