В ночь после гибели Эйнджела Поупа под бревнами Дэнни Бачагалупо лежал у себя в комнате. Его комната находилась как раз над расхлябанной входной дверью. Она опять гремела на ветру. Помимо лязганья двери до ушей мальчишки долетал шум реки. Здание столовой стояло слишком близко к Извилистой, и голос реки звучал постоянно, если только она не была скована льдом. Скорее всего, Дэнни, как и отец, заснул слишком быстро и не услышал фырчания мотора. И свет фар не полоснул по окнам. Тот, кто сидел за рулем, умел ездить в кромешной тьме, ибо луна едва пробивалась сквозь облака. А может, водитель был просто пьян и забыл включить фары.

Дэнни показалось, что хлопнула наружная дверца. Земля, раскисавшая на дневном солнце, к ночи смерзалась и становилось твердой. А тут еще и снежок выпал. Дэнни засомневался: действительно ли он слышал звук хлопнувшей дверцы. Возможно, это ему приснилось. Но шаги снаружи дома были настоящими. Осторожными, крадущимися. «Наверное, медведь», – подумалось Дэнни.

У повара на дворе стоял мясной ларь. Крышка закрывалась на крепкий замок. Внутри хранилось молотое мясо для рагу, бекон и все остальное, что не влезало в холодильник. Вдруг медведь учуял мясо?

– Отец! – позвал мальчик.

Никакого ответа.

Медведю, как и людям, было трудновато открыть входную дверь. Дэнни слышал, как зверь царапает лапой и урчит.

– Отец! – снова крикнул Дэнни.

Повар тоже проснулся и сдернул со стены чугунную сковороду. Мальчишка выпрыгнул из постели. Как и отец, он спал в теплых кальсонах и носках. Но пол на втором этаже был очень холодным, и ноги зябли даже в носках. Повар и сын быстро спустились в кухню, едва освещенную запальниками газовой плиты. Доминик обеими руками сжимал ручку сковороды. Медведь (если это был медведь) к тому времени открыл входную дверь и всей грудью навалился на дверь-ширму. Пошатываясь, медведь вломился в кухню. В сумраке поблескивали его зубы.

– Угомонись, Стряпун. Это я, а не медведь, – сказал Кетчум.

Белая вспышка, которую Дэнни принял за блеск медвежьих зубов, оказалась новенькой гипсовой повязкой на правой руке сплавщика. Повязка была внушительной: от середины ладони почти до локтя.

– Простите, что напугал вас, парни, – добавил Кетчум.

– Закрой входную дверь, а то ты мне всю кухню выстудишь, – проворчал повар.

Сковороду он положил на нижнюю ступеньку лестницы. Кетчум не без труда пытался закрыть дверь левой рукой.

– Да ты еще и пьян, – поморщился Доминик.

– У меня только одна рука, Стряпун, и я, между прочим, не левша, – сказал на это Кетчум.

– Ты так и не протрезвел, – укоризненно покачал головой Доминик Бачагалупо.

– Думаю, ты помнишь, каково… после такого, – буркнул Кетчум.

Дэн помог ему закрыть входную дверь.

– Ты наверняка голоден, – сказал мальчик.

Рослый Кетчум левой рукой взъерошил ему волосы.

– Обойдусь без еды, – ответил сплавщик.

– Надо поесть. Это поможет тебе протрезветь, – возразил Доминик.

Повар открыл холодильник.

– У меня тут мясной рулет. Он и холодным идет неплохо. Могу полить яблочным соусом.

– Обойдусь без еды, – повторил сплавщик. – Стряпун, мне нужно, чтобы ты поехал со мной.

– Поехать? Куда? – спросил Доминик, но даже Дэн своим разумом двенадцатилетнего мальчишки понял, что отец лукавит, прекрасно зная, о чем идет речь.

– Ты знаешь куда, – коротко ответил Кетчум. – Я вот только не очень помню точное место.

– Пить надо было меньше, оттого и не помнишь.

Кетчум опустил голову, качнулся. Дэнни показалось, что сплавщик вот-вот рухнет на пол. Но он устоял. Потом Кетчум с отцом стали о чем-то вполголоса переговариваться. До мальчика долетали лишь обрывки фраз. Взрослые говорили скупо, взвешивая каждое слово. Сплавщик не знал, что именно известно Дэнни о смерти матери. Доминик опасался, как бы у Кетчума не вырвалось словцо или замечание, которое сыну слышать незачем.