–Спасибо, мисс Мэри. Вы очень благородны. Но, если вам так дорога репутация семьи, то я могу отказаться от встреч с Хемингуэем. Я все понимаю…

–Я такого, деточка, не говорю и не требую. – Перебила ее Мэри. – Ты понимая меня, Адриана, неправильно поняла, что я хочу. Я, наоборот, за то, чтобы вы встречались. Ты даешь ему заряд бодрости, жизненной энергии и я, как любящая и внимательная жена, должна делать все, чтобы такой импульсивный человек, как Хемингуэй, был всегда в норме. Если встречи с тобой для него в радость, почему я должна им мешать? Встречайтесь, ради бога! Но я боюсь только огласки. Она не повредит его репутации. Нечему уже вредить. Но может повергнуть его в состояние депрессии. Поэтому я прошу, чтобы как можно меньше людей знали о ваших встречах. Не забывай и о себе. Кто-то, когда-то может тебе напомнить о твоих увлечениях молодости в самый неблагоприятный для тебя момент жизни.

В зал вплыла Дора Иванчич, и грузно плюхнулась в кресло. При матери Адриане не хотелось продолжать разговор с Мэри. Той тоже. И Адриана, чтобы мать не догадалась о происшедшем разговоре, поблагодарила Мэри:

–Спасибо, мисс Мэри, за совет. Я его учту.

–Хорошо, Адриана. Я надеюсь на тебя.

Настроение Адрианы было испорчено окончательно. Ей не хотелось участвовать в общей беседе, тем более разговаривать сейчас с Мэри.

«Как ее понять? – Думала она. – Боится за Хемингуэя, и одновременно разрешает мне с ним встречаться. Более того, настаивает, чтобы наши встречи с ним продолжались. В каком случае она искренна? Ничего серьезного у нас с Хемингуэем никогда не будет. С ним я не связываю свою дальнейшую судьбу. Мне с ним просто интересно и не стоило мисс Мэри предупреждать меня о какой-то опасности, грозящей нам. А может, по молодости лет, я до конца не все понимаю?»

Вскоре она ушла к себе, досадуя только на то, что ей не удалось проводить Хемингуэя. И в этом виновата Мэри. Задержала ее ненужным разговором.

Дора и Мэри еще немного поговорили о пустяках: как им нравится Венеция, хорошо ли отдыхается в Италии, как сложно одинокой матери воспитывать детей. После обмена, ничего не значащими любезностями, Мэри решила начистоту поговорить с Дорой о ее дочери. Конечно же, это чистота до определенных пределов, необходимых для планов Мэри.

–Дорогая графиня. Вы, наверное, знаете о привязанности Хемингуэя к вашей дочери?

–Да. Мне о нем часто рассказывает Адриана. Какой он интересный человек и одновременно неуклюжий. – Ляпнула Дора.

–Вот именно, неуклюжий! – Подхватила ее мысль Мэри. – Не может вести себя в свете. Ему бы только охотиться или рыбачить. Там он виртуоз, а в реальной жизни он, действительно, неуклюж. Не понимает ее. Вы, наверное, заметили, как он ушел от вас? Мог бы соблюсти, хоть небольшой этикет.

–Как это он не понимает жизни? – Недоуменно воскликнула Дора. – Он же писатель! Как пишут о нем в журналах, он реалист.

Мэри пришлось направить ее мысль в нужное русло.

–Да. Правильно! Он реалист. Но он видит реальную жизнь глобально. А есть еще повседневные мелочи жизни. Вот их он не замечает.

–Да. Такое бывает с великими людьми. – Согласилась с ней Дора. – Вот мой муж строго командовал дивизией, и она была на хорошем счету, а дома был таким нежным с детьми, со мной. Никогда не подумаешь, что он суровый генерал.

–Эта беда и счастье всех людей, добившихся известности и положения в обществе. Для них работа и повседневная жизнь, разные понятия. – Поощрила Мэри наблюдательность Доры и перешла к интересующему ее вопросу, пока та не сбилась на новые мелкие факты своей жизни. – Дорогая Дора! Я говорю о вашей дочери. Она у вас молодец, истинная графиня.