Данилов готов был поклясться, что слышит телефонный звонок. В числе многих органов чувств, подвергшихся неожиданной амнезии, слух точно его не обманывал. Поднявшись кое-как на ноги, он дошел до машины, открыл переднюю дверцу, и полез в бардачок. Он совсем позабыл про Анин мобильник.

– Да, – прохрипел он.

– Володя! – из трубки раздался радостный девичий голос, – Сможешь подъехать?

Девушка назвала адрес на другом конце города. Точнее – пригорода, где располагался элитный поселок. Ну, конечно! А как же иначе!

– Когда?

– Прямо сейчас, если не трудно.

Конечно, он прямо сейчас к ней и помчится! На битой машине, с тяжелой как тыква головушкой…

– Да, я подъеду, – пообещал он.

За всей кутерьмой он совсем позабыл о том деле, которым она собиралась его озадачить.

На плечо Володи легла чья-то рука. Легкая, почти невесомая, словно птичье крыло. Ангел!

– Молодой человек, вы не забыли?

Он обернулся. Санитар выжидательно смотрел на Данилова.

– Все хорошо, – Володя обшарил карманы, – Не беспокойтесь. Я тихонько доеду до дома, а там как-нибудь…

Найдя у себя мятую сотку, сунул ее в карман санитару. Тот неодобрительно хмыкнул, и осуждающе глядя на пострадавшего, произнес:

– Только учтите, что последствия ваших действий могут оказаться самыми непредсказуемыми.

– Знаю-знаю, с такими вещами не шутят.

Данилов неуверенно похлопал спасителя по плечу. Ангел в халате кивнул, и направился к ожидавшей его белой «буханке».

Данилов кое-как вытолкал Мерс из сугроба. Горела одна левая фара, а замятое внутрь крыло на ходу царапало колесо. Можно подумать, что весь кошмар с большегрузом только привиделся. На самом же деле ему повезло? Встречный КамАЗ отвернул в сторону?

Всю дорогу его не покидало ощущение дежавю.

Забытый родственник, и почему нельзя ни о чем забывать

Встречный ветер швырял за шиворот колючие, как осколки слюды, снежинки. Пряча лицо от пронизывающих порывов, Питер брел сквозь чахло освещенные улицы, стараясь не поскользнуться на обледеневших булыжниках мостовой. В карманах шинели он заботливо прятал бутылку вина и четверть головки плесневелого сыра. Через пару кварталов, он вышел на ничем не отличающуюся от других, улицу и, найдя нужный дом, в длинной череде прилепившихся друг к другу приземистых зданий, толкнул плечом почерневшую от времени дубовую дверь.

– Хозяин!? – хрипло выкрикнул Питер.

В темноте холодного помещения слышались завывания ветра. Словно в покойницкой, – подумал старик, и был недалек от истины.

– Пауль! Пауль Страубе?! – повторил он.

В дальнем конце что-то звякнуло, и открылась невидимая ранее дверь. В неярко освещенном проеме, сутулясь, стоял высокий и тощий старик, с лампой в руке.

– Кто там?! – спросил хозяин.

– Я, Питер!

Тощий зашаркал плохо сгибающимися ногами по каменным плитам в сторону гостя.

– А, это ты! – воскликнул он, подняв лампу выше.

Раскрасневшееся от ветра лицо Питера выдавало слегка извиняющуюся улыбку.

– Ну, заходи, коль пришел, – Пауль незлобно ответил.

В свете чадящего огонька Питер мельком отметил во внешности брата оставленные беспощадным временем изменения. Седые редкие волосы на лысеющем черепе; провалившиеся глазницы; впалые щеки.

– Проходи-проходи, только не ударься обо что-нибудь, у меня тут заставлено, – хмыкнул тот, – И осторожно, ступеньки. Сам-то я привык к темноте…

– Знаю, – закивал Питер, снимая потертый цилиндр.

Пройдя сквозь холодную залу, родственники зашли в освещенный проем, и дверь за ними захлопнулась. Послышался звук задвигаемого засова.