Проснувшись на следующий день с сильной головной болью, она встала, завернула котенка в тряпочку, положила в полиэтиленовый пакет и пошла в сторону кладбища. В лесу, недалеко от могил нашла ямку, разрыла в ней мох, разгребла руками желтый песок, углубив ямку, положила в нее пакет с котенком, засыпала его песком, затем мхом, сравняла ямку с землей и уже хотела уходить, но вспомнила про собак. Долго искала камень. Найдя его, положила на ямку. Домой идти не хотелось. Стоял теплый августовский день. Любка сняла кофту, постелила ее рядом с зарытым котенком. Легла на спину. Над нею сквозь верхушки сосен голубело небо. Сосны тихо шумели.

И то ли от этой лесной тишины, или от этого высокого чистого голубого неба, а может быть, от умиротворяющей тихой жизни леса, Любка вдруг ощутила такое беспредельное одиночество, такую сдавливающую грудь тоску и жалость к себе, что слезы брызнули у нее из глаз. Она зарылась лицом в жесткую траву и зарыдала. Зарыдала горько и безутешно, сотрясаясь всем телом и хватая руками жесткую траву.

Наплакавшись, она встала, вытрясла кофту, судорожно вздохнула и не торопясь пошла домой. Игоря не было. Бесцельно походив по комнате, легла на кровать.

Глава 3

О

на лежала и думала.

О чем? Думала о многом. О детстве, о родителях. О своей неудавшейся жизни. Как она пришла к ней, с чего началось? Ведь все было как у всех. Она очень хорошо училась в школе. Родители гордились ее успехами. Правда, Любка не очень гордилась родителями. Мама не раз выходила замуж. Любкин отец был у нее уже третьим. И ревновал к тем первым, хотя и не знал их. Особенно, когда выпивал. А выпивали они оба. Иногда, будучи совсем маленькой, она просыпалась от громкого крика родителей. Любке становилось очень тоскливо и одиноко. Она брала из-под подушки свою плюшевую ворону-каркушу, обнимала ее и, гладя ее мягкие крылышки, шептала: «Сделай так, чтобы папа с мамой помирились. Тогда я возьму тебя с собой гулять, посажу высоко на дерево и отпущу полетать». Каркуша соглашалась и Любка, засыпая, уже не слышала грохота летящей в маму табуретки, засыпая, думала, почему у других на столе красивая скатерть, на полу такой пушистый ковер, и почему Наташкины родители, когда она приходила к Наташке, называли Любку «бедная девочка».

Любка любила школу, там ей было хорошо и спокойно, уроки учила в продленке, окончила школу без троек. Родители хотели, чтобы она шла по стопам матери учиться на ветеринарного фельдшера и жила бы во время учебы в областном городе у тетки. «Квартиру или общежитие, – сказала ей мать, – мы оплатить не можем. Сама знаешь, только на «клюкве» да на «корзинах» и держимся. Зарабатывали родители, действительно, немного. Мать не доработала до пенсии, она была уволена из ветлечебницы за частое появление на работе в нетрезвом виде. Отец ранее работал в деревне трактористом, но когда колхоз развалился, стал зарабатывать клюквой и плетением корзин. Корзины получались у него мастерские, отец обучил этому мастерству и дочь и обещал помогать ей в учебе. А Любка хоть и любила животных, но еще больше любила литературу, читала много, и хотелось ей поступить в институт на филологический. Но смолчала, чтобы мама не скандалила, и поехала, куда велели. И быть бы Любке ветеринаром, да было в ее характере какое-то своеволие или непредсказуемость в принятии решений и еще легкая их переменчивость. Это и провело ее мимо зоотехнического факультета и остановило у двери с надписью «филологический». Здесь дрогнуло ее сердце, она проскользнула в аудиторию вместе с другими оробелыми абитуриентами и облегченно вздохнула. Но так как летом не готовилась, надеясь на свои хорошие знания, то не прошла по конкурсу. Домой решила не ехать, а устроиться на работу и понемногу готовиться к поступлению на филолога на следующий год. Тетка не возражала. Любку взяли на работу горничной в гостиницу. Да и как ее не взять, симпатичную, застенчивую, не накрашенную, да еще из провинции, значит, не избалованную. А подружку ее, тоже не поступившую, взяли посудомойкой в гостиничный ресторан.